Проходящий мимо полный пожилой человек своим чемоданом попал прямо Насте под коленку, так что она пошатнулась и от этого пришла в себя.

Великая любовь то была или великая глупость, теперь точно не скажешь, главное, что все закончилось.

Она хотела забежать в магазин за чем-нибудь вкусненьким, чтобы отблагодарить соседку за сидение с Данилкой, но в гастрономе выстроилась длинная очередь, и Настя побоялась в ней застрять.

Булочная радовала пустотой и запахом вечернего свежего хлеба, но соседка неистово худела и любой тортик восприняла бы как издевательство.

Настя решила, что завтра они с Данилкой пойдут в игрушечный магазин и там выберут что-нибудь очень красивое для соседкиной дочки.

Чувствовала она себя очень странно, ни хорошо ни плохо, а как будто сняла тяжелый рюкзак или сбросила жмущие туфли на высокой шпильке.

Настя знала, что будет нелегко, и долго она будет еще тосковать по Игорю, точнее, по тому душевному подъему, который он в ней вызывал, а после, может быть, возненавидит его за то, что сожрал ее юность, или себя, что разрешила ему себя сожрать, но это будут бесплодные и горькие сожаления о прошлом, без которых мало кто умеет обходиться. А в настоящем Игорю больше места нет.

Забрав Данилку у соседки, Настя вернулась домой и хотела поделиться с Ларисой своими открытиями, но подруга встретила ее неласково. Оказывается, она обиделась, что Настя попросила побыть с сыном не ее, а соседку.

– Это просто оплеуха с твоей стороны, – прошипела Лариса, – отдать ребенка чужому человеку!

– Но ты же не можешь…

– Один раз не отпустили с работы, так ты теперь всю жизнь будешь тыкать меня в это носом! Нет, это же надо, доверила родного сына черт знает кому…

– Нормальная тетка, я ее хорошо знаю, и вообще она мне первая доверяла свою дочку.

– Нашли друг друга две безалаберные! Прости, но иногда я просто поражаюсь твоей черствости и эгоизму!

Лариса ушла к себе, хлопнув дверью. В другой раз Настя сразу побежала бы за ней, но сегодня что-то не хотелось.

Они с Данилкой попили кефирчика, вытерли друг другу одинаковые белые усы, и только Настя решила, что, пожалуй, легче выдавить из себя извинения, чем терпеть гнетущую атмосферу в доме, как раздался телефонный звонок, и первый раз за очень долгое время Настя от него не вздрогнула.

– Приветики-кабриолетики, Астахова, – раздался в трубке голос худрука, – небось грустишь?

– Грущу. А о чем?

– Что Татьяну Борисовну разозлила.

– А, это… Да, есть немножко.

– Можешь прекращать, папа все уладил.

– Чей папа? Ваш?

Худрук засмеялся, и Настя подумала, что он, пожалуй, пьян.

– Папа – это я. Метафора такая.

– Извините, не поняла.

– Скучный ты человек, Астахова. В общем, звонит мне Татьяна Борисовна и давай орать, какую дурынду я ей сосватал… Дурында это ты, если не поняла.

– Поняла.

– Умница! Но не на того напала, я ей сразу на противоходе как задвинул про материнство и детство! Говорю, вы что, не в курсе, что охрана материнства и младенчества в нашей стране это приоритет приоритетов! В своем ли вы уме, Татьяна Борисовна, молодую мать выгонять голой на мороз? Эдак знаете куда можно докатиться? В общем, провел серию ударов по корпусу и в нокаут. Работа твоя, не бзди.