Пыль в углах, отпечатки пальцев на выключателях и возле дверных ручек, сантехника в принципе чистая, но не улыбается хозяйке белоснежным сиянием, столь любезным ее сердцу, одна плита радует чистотой, и то только потому, что Вера давно не готовила на ней ничего серьезнее чая.

Секунду назад ей казалось, что сил хватит только доползти до дивана, но вот она надела тренировочные брюки и старую Мишину футболку, взяла ведро с тряпкой и так разогналась, что даже совершила внеочередное мытье окон, хотя страшно не любила это занятие и боялась выпасть на улицу.

Заметив, что в магнитофон заправлена кассета, Вера включила наугад, и оказалось очень удачно. Песни с фестиваля в Сан-Ремо отлично подошли к ее настроению, Итальянцы вообще очень ей нравились, хотя официально считалось, что это примитивная мелкобуржуазная и безыдейная музыка, а в кулуарах молодые инструктора мужского пола доверительно сообщали, что итальянцы – это даже для детей вчерашний день, а прогрессивные люди предпочитают металл. Вера однажды послушала музыку прогрессивных людей: будто очутился на стройке, в тот момент, когда кому-то в разгаре работы придавило яйца бетонной плитой. Шум, лязг, нечеловеческие крики – разве это искусство? А вот Тото Кутуньо мелодичный, приятный и за душу берет.

– Ун итальяно веро, – подпевала она с улыбкой. Песню, ставшую бешено популярной во всем мире, не смогли запретить в СССР, но официально придавали ей некие рабоче-крестьянские коннотации, и Вера жалела, что не знает итальянского и не может понять, о чем по-настоящему там так здорово поется.

Вера надраивала выключатели, оттирала с кухонного пола даже те пятнышки, которые давно признала несмываемыми, и думала, как приятно будет Мише вернуться в чистую квартирку, пахнущую свежестью, залезть в белоснежную ванну, а после лечь на хрустящие новенькие простыни…

Глупость, конечно, но, если она сейчас все отмоет, вдруг таким образом сдвинет что-то во вселенной в сторону Мишкиного освобождения… Вдруг судьба увидит, как она старается, и скажет: ладно, Вера, так и быть.

Вера рассмеялась и погрозила своей суровой судьбе пальцем.

Интересно, а если Миша вернется домой, как пойдет их жизнь? Наверное, как раньше, ведь через себя не перепрыгнешь, и она осталась той же Верой, завистливой и жадной, а любви к мужу ей бог в сердце не вложил.

Так же будет она суетиться и жаловаться, и считать Мишу дураком тоже будет, и сто тысяч раз припомнит ему, что вот она из кожи вон вылезла, чтобы дать ему высшее образование и нормальную работу, а он все проворонил и чуть семью под монастырь не подвел, и накопления, нажитые, как говорилось в фильме, тяжким и непосильным (исключительно Вериным, разумеется) трудом, конфискованы теперь по его милости…

Стоп! Ведь в результате ее вылезаний из кожи именно Альбина Семеновна устроила Мишу на «Ленфильм», а теперь она же заставляет его взять на себя всю вину. Просто совпадение? Ой, сомнительно…

Согнувшись на прямых ногах, Вера, пыхтя, широкими движениями прошлась тряпкой по кухонному полу, бросила ее в ведро и выпрямилась.