Он посмотрел на кружку, потом — на часы. Провел руками по лицу. Перед ним был заваленный бумагами стол, его подбородок неопрятно зарос щетиной, волосы, и так не слишком презентабельные, торчали сальными сосульками, а в голове была какая-то гудящая тишина. Подташнивало, но не сильно. Он все эти дни спал урывками, по два-три часа, у него не было времени привести себя в порядок, и он был в той же одежде, что и несколько дней назад. И он не знал, сколько еще так выдержит…

Рядом, на тумбочке, бормотало радио. Это была его идея — дать вещание в прямом эфире с чрезвычайной сессии дагестанского Госсовета. Надо было дать людям почву для сплетен и пересудов, отвлечь чем-то и одновременно показать, что власть в республике есть, хоть какая-то, но власть. Пока все не поняли, что власти-то и нет, и не ударились во все тяжкие…

Он прибавил громкость, пытаясь пропустить речь говорящего через себя и понять что-то изнасилованным нескончаемой усталостью мозгом…

…Киев является нашей древней исконной столицей, это бывшая столица тюркского каганата. Украинский флаг — это тоже наш флаг, хазарский. А хохол в переводе с тюркского означает «сын неба»…

Аллах… Что это… О чем они… О чем они вообще говорят…

Какой бред… Кто из нас бредит — я или они? Но точно кто-то бредит…

Какой бред… какой бред…

Неужели они получили свободу слова только для того, чтобы выплеснуть из себя весь этот бред, как хозяйка выплескивает помои из ведра.

Что это…

Новый, неприятный звук ворвался в его кабинет, подобно хазарской коннице. Звонил телефон, мобильный, он взял трубку.

— Аслан Ахатович… с вами говорят из администрации президента…

— Да…

— Перед Драматическим театром собирается лезгинский митинг… тысяч пять уже… возможны погромы…

Звук пробивался как-то кусками, он с трудом улавливал смысл. Но понимал, что им на голову свалилась очередная проблема. Десятая — притом что девять предыдущих толком не решены, а к некоторым и не приступали еще…

Когда это кончится.

— Да… — пробормотал он, — еду…

И с ненавистью посмотрел на коричневую жижу в бокале…

Лезгины митинговали у русского драматического театра… точнее, и у него, и в нем самом. Это было массивное, построенное при Советском Союзе здание с приличной сценой и акустикой, одна из лучших площадок Махачкалы. Рядом с ним была площадь, сейчас митинговали и на ней — то есть как бы было два мероприятия, одно проходило в самом театре и включало только тех, кто мог пробиться в зал или был туда приглашен, второй митинг проходил прямо под стенами театра: поставили бортовой «КамАЗ», на него — неизвестно откуда взявшуюся усилительную аппаратуру (хотя такая есть в любом ночном клубе, достать не проблема), и с «КамАЗа» один за другим выступали ораторы. Несколько человек с лесенок вешали на театр большое полотнище белого цвета, на котором было написано

Великое собрание лезгинского народа

Написано было почему-то по-русски…

Аслан Дибиров, теперь уже министр юстиции, переоделся в чистое в одном из помещений министерства, до здания театра добрался пешком. Расула Гамзатова стояла наглухо, машины были припаркованы в несколько рядов, занимая всю дорогу, люди шли к театру. Какая-то женщина в черном стояла с плакатом «Остановить беспредел полиции», но на нее никто не смотрел и не обращал внимания. Сейчас это было не главное.