Примерно через полтора часа на улице раздался автомобильный сигнал. Игнат сразу же заглянул ко мне на кухню. Он был очень бледным, глаза лихорадочно блестели. Я быстро встала и пошла к калитке. У моего дома стояла неприметная иномарка, водитель сидел внутри. Я пошла ближе, окно открылось, человек за рулем протянул мне обычную флешку и спокойно, деловым тоном произнес:

— Кроме вас двоих это никто не должен слышать. Копий не делать. Через час я ее заберу.

Я лишь молча кивнула и пошла в дом. Игнат ждал меня в гостиной. Сидел на диване, сцепив руки. Я принесла свой ноутбук, вставила в него флешку и перед тем, как включить, тихо сказала:

— Если будет слишком тяжело, просто кивни, и я все остановлю. Пожалуйста, помни, эти события произошли очень давно.

Я нажала на кнопку. Сначала что-то шуршало, а дальше мы услышали нервный голос Милы. Как я потом догадалась, это был вырезанный из допроса фрагмент, в который вошел только ее рассказ. Других голосов на флешке не было. Но нам с Игнатом и этого хватило с лихвой:

— Сейчас я понимаю, что не должна была этого делать, — медленно и словно отстраненно рассказывала женщина. — Но тогда я не видела другого выхода и обо всем сообщила ее родителям. Просто очень злилась на Любу, не могла уже спокойно на нее смотреть. Она ведь всегда с виду была такая правильная, а сама, как оказалось, решила из дома с парнем сбежать. Я до сих пор уверена — это она Игната с толку сбила. Сам бы он вряд ли на такое пошел. Но когда подслушала их разговор, сразу поняла, что не смогу просто подойти и рассказать родителям. Игнат бы мне потом не простил. Надо было сделать так, чтобы на меня ничего не указывало. Ну я и придумала: написала записку печатными буквами и бросила в почтовый ящик у ворот. А сама издалека наблюдала, вдруг почту Люба заберет или ее брат. Тогда пришлось бы изобретать что-нибудь другое. Но к воротам подошел ее дядя, вытащил почту и отправился в дом. А я еще порадовалась, что все получилось как надо. Я же думала, он мою записку отцу Любы отдаст. На выпускном я все на них смотрела, видела, как они переглядываются. И мечтала, как отец с лица Любы эту победную улыбку сотрет. А я обязательно должна была это увидеть. В общем, Игнат с Любой сразу после выпускного ушли. Я немного подождала, сослалась на головную боль и отказалась идти гулять с остальными. Побежала догонять парочку. У дома Любы они расстались, Игнат к себе пошел, а я осталась. Стояла у забора в кустах, там, где окна Любиной комнаты видны, и ждала скандала. Думала, если не услышу, так хоть увижу. А если повезет, то и услышу — окно в комнате было открыто. А пока ждала, быстро переоделась. Я же в платье выпускном была и в туфлях на высоком каблуке. Но в сумке с собой припасла другую одежду: шорты, футболку, кроссовки. Вот их я и надела, а платье с туфлями в сумку спрятала. И как раз вовремя. В комнате зажегся свет, и туда Люба забежала, вся нервная, дерганная, кричала что-то. Только я радоваться начала, как она быстро переоделась, подхватила большой рюкзак и выскочила на улицу. У дверей стоял ее брат и громко обзывался, а отца с матерью не было. И тогда я решила, что они хотят ее с поличным поймать, прямо на месте. А это еще лучше. Я же все детали их плана запомнила и в своей записке подробно описала. Вот я за Любой и побежала, но не близко, чтобы она меня не заметила. А куда идти, знала и потерять ее не боялась, — на этом месте Мила замолчала, подождала немного, словно собираясь с мыслями, и продолжила. В ее голосе явно ощущалось сильное напряжение: — Я не успела дойти до нужного места, как услышала громкие голоса. Подобралась ближе и увидела, что на поляне у дерева Люба ругается со своим дядей. Это уже было похоже на скандал, который я ждала. Только не совсем. Ругалась Люба, а не ее дядя. Он просто молча стоял перед ней, а вот она кричала. Разные обидные вещи: что он ей никто, и ничего запрещать не может. Что ее отец тоже никто, и она плевать на него хотела. Что они все обманщики, достали ее, и она мечтает от них свалить. А он пусть катится и жалуется своему брату, ей это абсолютно безразлично. И тут вдруг этот дядя дернулся и схватил ее за горло. Она сразу захрипела и стала вырываться, — в этом месте Мила остановилась и начала тихо плакать. Ее никто не прерывал. Она немного успокоилась и, всхлипывая, продолжила: — Он ее все душил и не отпускал… Люба вдруг повисла, и тогда он разжал руки. Она упала прямо на землю. Он стоял над ней, смотрел долго, несколько минут, и вдруг… вдруг… — Мила не смогла закончить фразу и теперь уже громко зарыдала. Истерика длилась не долго. И дальше она продолжала говорить сквозь слезы: — Он… он… снял штаны и… лег на нее… и потом стал… двигаться… Я тогда просто зажмурилась, не могла больше на это смотреть… А когда звуки прекратились, я открыла глаза. Он уже встал и застегивал брюки, а Люба вдруг зашевелилась и застонала… — в этот момент, с трудом превозмогая ужас от услышанного, я остановила запись. Мне самой срочно требовалась передышка. Слишком сильные эмоции этот рассказ всколыхнул в моей душе. Я не представляла, откуда Игнат берет силы слушать, потому что до сих пор он его не прерывал. Не двигаясь, сидел на диване, закрыв лицо ладонями. Потом поднял голову и мертвым голосом произнёс: "Продолжай…" И снова уткнулся в ладони. Я передернулась от выражения его лица и нажала на кнопку: — Она лежала и стонала, а он… поднял камень и… ударил ее по голове. Люба перестала стонать, а я опять зажмурилась. Потом уже смотрела сквозь пальцы… Он подхватил ее под мышки и потащил к берегу… И скинул прямо в воду. Я услышала громкий всплеск. Подобрал с земли рюкзак, телефон и тоже забросил в воду. И еще камень, которым разбил ей голову. А дальше остановился и огляделся по сторонам. Мне показалось, я сейчас умру от страха. Потому что, если он меня найдет, сделает со мной то же, что и с Любой. Чтобы не заорать, я вцепилась зубами в свои пальцы и прокусила их до крови. А он постоял, постоял и ушел, — теперь Мила уже не плакала. Но ее голос был таким опустошенным, словно из нее выкачали все силы, и больше ничего не осталось: — Я немного подождала, пока смогу нормально дышать, и пошла домой. И никому ничего не рассказала. Один раз попробовала, но как только рот открывала, у меня сразу язык немел. Я потом полгода по ночам кричала. Родители решили, что на меня так исчезновение Любы подействовало, и водили меня к психологу. После сеансов стало чуть легче, но ему я тоже не рассказала. А ту часть города, в которой дом Любы стоит, годами обходила. А еще очень боялась, что меня как соучастницу посадят. Это ведь я записку, из-за которой все случилось, написала. И в кустах молча сидела, смотрела на все. Хотя, что я могла сделать? Он бы и меня прямо там убил…