А потом, задумчиво глядя на окутанный туманом город внизу, он начал рассказывать.
Глава шестнадцатая
— В 1945 году я был главой судебной бригады в Барселоне, — начал Флориан. — Я подумывал о переводе в Мадрид, когда мне поручили расследовать дело «Вело Гранелл». Бригада около трех лет занималась делом Михаила Кольвеника, иностранца, который был не особо симпатичен властям… но доказательств не было. Мой предшественник ушел в отставку. «Вело Гранелл» была скрыта за каменной стеной из адвокатов и лабиринтом из финансовых сообществ, покрытых непроглядным мраком тайны. Начальство преподнесло мне это дело как единственную возможность сделать карьеру. «Закрывая такие дела, люди получают кабинет в министерстве, личного шофера и свободный график», — говорили они. Тщеславие часто отупляет…
Флориан выдержал паузу, смакуя свои слова и саркастично улыбаясь самому себе. Он покусывал сигарету, как будто то была соломинка с поля.
— Ознакомившись с материалами дела, — продолжил он, — я понял, что то, что началось как рутинное расследование финансовых нарушений в управлении компанией и случаев предполагаемого мошенничества, в итоге стало настолько запутанным случаем, что никто не знал, какой судебной бригаде его отдать. Вымогательства. Кражи. Покушения на убийство… И многое другое… Понимаете, на тот момент у меня был солидный опыт в делах о растрате фондов, уклонении от налогов, мошенничестве и должностном злоупотреблении… И все эти преступления не часто карались — были другие времена, но мы знали обо всех них.
Флориан сидел, окруженный облаком дыма от собственной сигары.
— Так почему вы взялись за это дело?
— Из-за собственной спеси. Из-за тщеславия и алчности, — ответил Флориан, говоря таким тоном, как будто он был худшим из преступников.
— А может, вы еще хотели узнать правду, — вмешался я. — И восстановить справедливость…
Флориан грустно мне улыбнулся. И в его взгляде явственно читались тридцать лет угрызений совести.
— К концу 1945 «Вело Гранелл» фактически обанкротилась, — продолжил Флориан. — Три главных банка Барселоны заморозили счета компании, а ее акции были изъяты из обращения. Без притока финансов стена из армии юристов и запутанной сети компаний-призраков рухнула как карточный домик. Дни величия и могущества были позади. Большой королевский театр был закрыт со дня трагедии, обезобразившей Еву Иринову, и к 1945 году лежал в руинах. Фабрика и мастерские закрылись. Активы предприятия были конфискованы. Слухи распространялись, словно гангрена. Кольвеник, сохраняя хладнокровие, решил организовать в Лонха-Де-Барселона фуршет, чтобы убедить всех, что у него все под контролем. Он выслал приглашения всем крупным акционерам, могущественным семьям Барселоны…
В тот вечер дождь лил как из ведра. Лонха была украшена, словно сказочный замок. В десятом часу вечера прислуга самых богатых людей города, многие из которых были Кольвенику должны, принесла от своих хозяев записки с извинениями. Когда я приехал, было уже за полночь. Кольвеник сидел в зале один, наряженный в великолепный фрак и раскуривая дорогую сигару из Вены. Он поприветствовал меня и предложил бокал шампанского. «Попробуйте, инспектор. Жаль, добро пропадает», — сказал он. До того момента мы никогда не встречались лично.