— Увы, Эя. Никто не может изменить прошлое. И то, что ты смогла увидеть отца, ничего не меняет. Ты была там, это правда. Но могла быть только сторонним наблюдателем.

— Тогда зачем ты показал мне все это?! — горестно воскликнула я, забыв, что решила обращаться к божеству на «вы».

Дерево поджало користые губы, словно поражаясь моей непонятливости.

— Чтобы ты убедилась, что свободные не убивали твоего отца, — терпеливо, словно маленькому ребенку, проговорил он. — Тебе это важно знать. Как видишь, твой отец дал ему камень сам. И тот, кого ты называешь оборотнем, не убивал твоего отца. Он не смог отдать тебе то, что причитается тебе по праву, но мы нашли способ передать тебе камень. Тебе пора становиться сильнее, Лирей. И камень, несущий всю мощь твоего рода, поможет.

— Отец говорил о пророчестве. О союзе. Своем и зверя.

Велес помолчал, выражение лица на круглом стволе стало задумчиво-мечтательным.

— Это мог бы быть очень славный союз, — сказал он, едва заметно кивнув.

— Но что мне… сейчас делать? Я не хочу оставаться здесь, среди этих… этих зверей. Я боюсь их! Они… они совсем другие. И я, я здесь, среди них… другая. Я чужачка! Я совсем не знаю здешних законов, мне непонятны их мотивы, слова, поступки. Вы же бог, вы же всемогущий Велес, так почему бы вам не помочь мне совсем немного, умоляю! Помогите мне вернуться домой! Я хочу забыть обо всем, что видела и слышала здесь, обо всем, что произошло! Я хочу домой, — жалостно, словно от этого зависит моя жизнь, а так оно и было, проныла я.

Велес терпеливо ждал, пока поток моего нытья иссякнет.

— Ты готова вернуться к людям и жить среди них после всего, что видела и пережила в Заповедных землях? — скептическим тоном спросил он.

Я с жаром закивала, стремясь кивать быстрее, прежде чем ненужные мысли и всякие сомнения примутся одолевать меня.

— Даже зная, что, возможно, и, скорее всего, так и будет, тебе придется всю оставшуюся жизнь провести в башне твоего родового замка или в холодной келье монастыря дальних земель? — коварно спросил Велес.

Я невольно обвела взглядом поляну на берегу озера — волшебные кроны деревьев, мерцающую гладь озера, оно заманчиво светится изнутри, совсем чуть-чуть, и как будто оттуда, из самой глубины, доносится едва различимое пение… Носятся разноцветные гирлянды мотыльков и светляков, не магически созданные, как принято у людей, а живые, веселые. Кричат ночные птицы, где-то вдалеке кто-то заунывно воет на луну, но этот вой почему-то не кажется больше ни пугающим, ни чужим.

В воздухе словно разлиты душистые запахи трав, и что-то теплое, обволакивающее, что накрывает плечи, руки, ноги, не давая прикоснуться ночной зябкости.

Перед глазами встала комната моего заточения — на самом верху башни. По сравнению с этими пышущими великолепием землями оборотней даже яркие осветительные мотыльки, хлопающие крыльями на потолке, поблекли. А уж пространство… Вспомнилась Виталина — статная, холодная, рот кривится от переполняющего ее чувства собственного достоинства. Рядом с Виталиной, само собой, разумеется, оказалась Мика, она улыбается чуть испуганно, заглядывая Виталине в изящно очерченный рот. Тетя Сецилия, что вечно кутается в шерстяную шаль, видно, слишком холодно ей там, на вершине своих моральных устоев…