В свое время я гордился тем, что однажды Андрон и мне был должен. Во время очередного кинофестиваля, после банкета в честь каких-то иностранных друзей-кинематографистов Андрону недоставало какой-то суммы, чтобы закрыть счет. А я в тот день смог Кончаловского выручить. Мы-то всегда угощали зарубежных коллег щедро и хорошо. На тот момент еще были доступны и черная и красная икра, поэтому такие приемы могли обойтись в кругленькую сумму. Зато иностранные гости всегда были в восторге от приема советских кинематографистов.

Но деньги – это ерунда. Однажды я Андрона выручил очень серьезно, хотя это и не было специально спланировано. Андрон уже приступил к съемкам «Дворянского гнезда», как вдруг Госкино или «Мосфильм» вменяют ему в вину, что он не исправил те замечания, которые были вынесены к предыдущему его фильму – «Асе Клячиной…». И ему ставят условие: необходимо учесть замечания, перемонтировать картину, и тогда можно будет продолжить съемки «Дворянского гнезда». То есть Андрон «попал» сразу на два фильма. А переделывать «Асю Клячину…» было смерти подобно – это, по моему мнению, лучший фильм Андрона. И тут в газете «Советская культура», официальном органе ЦК КПСС, выходит уникальный для того времени по размаху фоторепортаж Валерия Плотникова со съемок «Дворянского гнезда», причем с продолжением в следующем номере. Мы об этом никого не просили, просто в редакции этой газеты очень хорошо ко мне относились и печатали мои фотографии, причем даже на первой полосе. А в те годы публикация в такой газете считалась отражением позиции власти. И на «Мосфильме» дрогнули – подумали, наверное, это им знак сверху. Советская система была такова, что подобные знаки надо было ловить и понимать… И все возражения были сняты. Андрон тогда сказал: «Ты не представляешь, как ты меня выручил, – я думал, что на моей карьере можно ставить крест».

А для фильма «Дядя Ваня» я проводил фотопробы еще на подготовительном этапе. На «Мосфильме» для проведения проб существовала специальная комната, так называемая «пыточная», где в четырех голых стенах делалось все очень рутинно и небрежно. Мне, как фотографу, все это не нравилось, и я придумал снимать артистов в замечательном мосфильмовском саду. Многие из тех артистов, кого я снимал, не были утверждены в картину, но зато остались их замечательные портреты на фоне летних пейзажей. Например, фото Вячеслава Тихонова, которого Кончаловский пробовал на роль Астрова, но в итоге взял Бондарчука.

Очень долго не могли найти исполнителя главной роли – профессора Серебрякова. Дело в том, что Андрон в этой роли хотел снимать Бориса Андреевича Бабочкина. Когда я об этом узнал, то обрадовался, потому что, на мой взгляд, лучшего Серебрякова было не найти: Бабочкин – и великий, и желчный. Но Андрон его не утвердил. Узнав об этом, я очень расстроился и спросил: «Почему?» И тогда он мне описал мизансцену, которая произошла на кинопробах. Приехал Бабочкин, в процессе съемки Андрон его как режиссер останавливал, просил что-то сделать, корректировал по роли, что совершенно естественно в работе… А я-то знал характер Бабочкина еще по ВГИКу, где он преподавал, – сложный это был человек. И вот на какое-то замечание Андрона Бабочкин безапелляционно отреагировал, мол, я – Чапаев, я – народный артист… В общем, дал понять, кто есть кто, и кто кому будет делать замечания.