А из художественной школы меня исключили вместе с Мишей Шемякиным, с которым мы сидели за одной партой, и я постоянно подвергался его «тлетворному влиянию». Как я уже говорил, это он познакомил меня с искусством импрессионистов, а также Босха и Брейгеля. В результате вместо картин Шишкина и Репина я стал писать нечто среднее между Брейгелем и Ван Гогом. Сюжеты были Брейгеля, а техника исполнения Ван Гога. Преподаватели ничего не могли понять, ведь меня воспитывали на передвижниках, и раньше по специальности у меня были одни пятерки, но потом они не выдержали и поставили двойку, после чего вообще выгнали.

Ученики художественной школы при Академии художеств – «школы для особо одаренных детей» – свысока смотрели на окружающих. Вечера мы устраивали только с Вагановским училищем, другие школы с рабочих окраин нам не подходили.

С годами это детское высокомерие испарилось, стали воспринимать окружающих по мере их таланта, а не происхождения. Сейчас трудно представить, но в городе вдруг, а может, и не вдруг, стали появляться талантливые и даже сверхталантливые люди. Поэзия, проза, изобразительное искусство расцвели таким роскошным цветом, что впору было сравнивать эпоху с Серебряным веком. Можно долго и с огромным удовольствием вспоминать те имена и образы.

И одно из тех имен – Андрей Геннадиев. Тогда часто посторонние люди путали – он Андрей или Геннадий? Но в жизни его невозможно было с кем-то спутать: высоченный, худющий, какой-то складной. Николай Черкасов в роли Дон Кихота из фильма 1957 года – бледная тень Андрея, пересекающего Невский или Казанскую улицу, где он жил.

При такой внешности он был еще парадоксален и в самом искусстве. Художник-нонконформист, он работал с такой исступленностью и вдохновением, что одно это приводило в восторг! А перформансы, а работа над собственным телом, которое «разбиралось на составные части», а потом «собиралось по косточкам»!

Это нужно было видеть, этому нужно было сопереживать. Тогда многие их сравнивали: Геннадиев и Шемякин – оба из группы «Санкт-Петербург», оба настоящие явления в жизни андеграундного Петербурга, оба гиганты… Но теперь, извини, Миша, Андрей глубок и монументален, не размениваясь на суету и «промоушен», живет себе в Хельсинки, регулярно приезжает в родной город, верен искусству и себе, так же работает – убедительно и талантливо.

После художественной школы я учился в Училище технического рисования (художественной школе) при Художественно-промышленной академии имени А.Л. Штиглица. Имени банкира и промышленника барона Штиглица. Это были счастливые годы, проведенные в роскошном здании (согласно легенде, стоившем ВВП России тех лет и построенном на личные деньги барона). Здание академии, я считаю, самое возрожденческое, самое ослепительное и уникальное в городе. В ее музее каждый зал, оформленный в своем стиле, должен был воспитывать вкус и будить фантазию, формировать профессионалов для художественных работ и ремесел в России.

В те годы в училище занимались Андрей Молев, Саша Компанеец, Карина Претро, Сережа Коваленко, Ариша Глебова, Юра Пугач, Катя Сокольская, Таня Каирова, Надя Кондратьева и многие-многие другие.