Лемехов в своем одиночестве, среди ночной реки, чувствовал волшебную связь со всеми другими людьми, одновременно с ним посетившими эту землю. Он благодарил их за ту любовь, которой, любя их, он любил Творца. Благодарил Творца, любя которого он любил других.

Он тронул висящий на шнурке крест, тот, что подарил ему сирийский солдат среди обгорелых развалин. Он помнил смуглое молодое лицо, белоснежные зубы. Стал молиться о нем, чтобы тот оказался жив, чтобы на ужасной войне его не настигла пуля. Молитва летела через водяные просторы, через пространства ночной земли, и, он знал, достигла солдата, и тот улыбнулся во сне.

Лемехов засыпал, чувствуя тайное взрастание души. На железной палубе, на носу корабля сияла волшебная птица с драгоценным хвостом, похожим на радужное солнце.

Утром, выходя на палубу, он увидел Фросю. Она покидала каюту, где обитал гость Антон Афанасьевич. Простоволосая, оправляла платье. Заметив Лемехова, раздраженно повела плечом.

Теплоход, сбросив скорость, медленно причаливал к берегу. Река была огромной, солнечной, в бескрайнем блеске. Берег являл собой фантастические горы, которые разрубил громадный колун. Каждая гора казалась пятерней с торчащими каменными пальцами. Будто из-под земли торчали руки погребенных великанов. Застыли в предсмертной каменной судороге. У причала стоял серебристый танкер. По берегу ходили люди. Донесся смолистый запах дымка.

На палубу вышли Топтыгин и Антон Афанасьевич. Гость недовольно щурился на сверкающую реку, на расколотые горы, словно его пугали эти каменные пальцы, готовые сжаться в чудовищный хрустящий кулак.

– Пойдемте, Антон Афанасьевич, на берег, я вам подарок приготовил. – Глаза Топтыгина из-под косматых бровей довольно оглядывали реку, танкер, каменные, хватающие небо пальцы. Все это принадлежало ему. Всему он был хозяин. Всем этим потчевал именитого гостя. – Ты, Немой, забери на берег сумку с водкой, палатку, спальники, спиннинги. Вертолет тебя забросит на речку, там нас жди. И стол приготовь. А мы с Антоном Афанасьевичем через час прилетим и порыбачим до вечера.

Лемехов сгрузил с теплохода поклажу и стал ждать вертолет. Топтыгин помогал гостю спуститься по трапу. Лемехов увидел то, что Топтыгин называл подарком гостю.

На берегу, у подножья горы, напоминавшей расколотую пятерню, было построено декоративное стойбище. Торчали островерхие чумы. Перед ними стоял шаман, облаченный в рыжую хламиду, с блестками и костяными амулетами. Тут же находилась женщина в зеленоватом облачении, с множеством блестящих подвесок. Оба были немолоды, с желтоватыми якутскими лицами. Среди морщин на этих лицах проглядывала древняя усталость и покорность бог знает перед какой неодолимой волей, что поставила их среди бутафорских чумов на потеху заезжему люду. Каменная пятерня возносила над ними зазубренные пальцы. Не давала убежать, готовая схватить и водворить на место.

– Ну, давай, Никифор, пошамань вместе с женой, чтобы нашему дорогому гостю Антону Афанасьевичу помогали в дороге духи. – Топтыгин чуть подмигнул шаману, и тот устало опустил веки и снова поднял их над узкими печальными глазами.