– Сподручно с такими с татарами биться, урон им большой наносишь, а потерь почти и нет, княже.

– Так ружей нужно таких не десятки, а сотни – под залпами ни одна конница не устоит, что татарская, что ляшские «крылатые гусары». А чтобы с успехом сражаться с любым противником, стрельцов нужно учить долго и тщательно. Я много бочонков пороха извел, но стрелять своих людей выучил – сам видишь с каким успехом сражаемся.

Юрий старательно избегал разговора, видя, каким ужом крутится бахмутский атаман, который шесть лет тому назад, по проверенным слухам, отчаянно «гулеванил» по Волге, в одном из отрядов Стеньки Разина. Отчего Фролов всегда открещивался, ссылаясь на то, что в Бахмутскую сторожу пришел как раз во время бунта. Да оно и понятно – кому нужен сыск на свою голову по таким делам, где плахой крепко попахивает.

– Так и мы выучимся, казаки у меня бывалые, и порох найдем. А пищали у нас имеются с пистолями!

«Что бывалые они, кто же спорить будет! Семь против одного можно ставить смело, что бывшие разинцы. На окраины войска бегут, в сторожу, чтобы атаманы с «домовитыми» казаками их не изловили и с головою царским воеводам не выдали. И староверов ты привечаешь, и беглых, и голытьбу встречаешь ласкою завсегда.

Так что понятно, почему в твоем Бахмуте восстание против царя Петра атаман Кондратий Булавин поднимет, пока еще мальчонка по пыли бегает. Ты тут рассадник недовольства царскими порядками и крепостным правом устроил. А потому сговорится с тобой не помешает, только с умом, с прицелом на будущее, до которого не столь и далеко».

Юрий внимательно посмотрел на атамана и рубанул ему правду-матку, от которой лицо казака перекосило:

– Собрать все твои пищали с пистолями и продать на слобожанам, или на Дон. Дерьмо они, атаман, прости на слове честном. Против лучного боя, может и хороши где-то, но очень отдаленно. Но супротив огненного боя моих фузей бесполезны – перебьем твоих казаков раньше, чем хотя бы одного из стрельцов моих ранят. А сабли из ножен можете не выхватывать – даже не доскачите, с конями завалим.

– Что верно то верно, князь, посмотрел я на твоих стрельцов в деле. А потому скажу честно – лучше твоим подручником быть, чем недругом. С тобою дела затевать можно. А потому говорить с тобой буду честно и прямо, ибо нужда великая приходит, и лучше ее вместе встречать.

Вопреки обыкновению, Фролов не вскинулся от его слов, наоборот, не проявил горячности, говорил тихо и серьезно. Причем без иносказания о таких вещах, что на «слово и дело» могли сказаться.

– Я ведь вижу, княже, как ты вотчину свою обустраиваешь, странные порядки здесь заводишь, о каковых в Москву давно донесли. Крамолой попахивает, недаром тебя на дыбу весной подвесили. Людишки почитай все у тебя вольные, вооружил ты их так, что стрельцов царских перестреляют быстрее, чем те пищали свои зарядят.

– Да и ты, атаман, вольницу разинскую к себе подгребаешь. И не зря – Москва рано или поздно сюда придет, и все холопами станем – я царя, а вы его бояр с приспешниками.

Галицкий посмотрел на бахмутского атамана, тот почернел лицом – видимо о такой перспективе давно подозревал, насмотревшись как разинский бунт подавляли. Так что теперь они повели себя предельно откровенно, без привычных уверток, благо прощупали друг друга изрядно за почти прошедший месяц затянувшегося по степи «Дикого поля» рейда.