Спрашивал сам Дима, но не узнавал свой голос.
– Как, как… Бери палку и глуши.
«Глушить…»
Юноша искал палку, которой недавно обстукивал дерево. Не находил. Это раздражало. Слюна стала густой. Нужно было с усилием её глотать. Это тоже раздражало. И белка. белка раздражала больше всего.
«Заткнись».
Нашёл палку. Поднял. Показалось, что рука держит её слабо, неуверенно. Сбросил варежку. Взял голой ладонью. Ледяные острые культяпки веточек, грязная кора. Так лучше.
«Теперь и запасную варежку потеряю».
«Тварь. Пойдёшь на шапку».
«Только бы не забыть про варежку».
Дима приблизился к очепу.
Белка замерла. Молчит. Обвисла. Но дышит. «Обмануть решила? Выкуси!» Дима ударил. Белка отлетела на поводке и опять взвилась. Стала кричать ещё громче – выворачивая нутро. Заметалась. Ещё удар. Отлетела. Беснуется, запутавшись в лапках, хвосте, голове. «Паскуда…» Ещё удар – сильнее. Зверёк отлетел выше, стукнулся о ствол и вернулся назад. Не перестаёт жить. «Прекрати!»
Сзади донёсся новый звук. Ядовитый, тягучий. Диму передёрнуло. Он понял, что это смеётся Артёмыч. И с каждым ударом его смех становился громче.
Злость, отчаянье последних дней сдавили дыхание. Словно гнойник собрался в груди, а потом лопнул, расплываясь по телу зловонным гниением, уничтожая, убивая. Дима стал без остановок лупить палкой по зверьку. Мазал. Откидывал его на поводке и бил снова. Палка цеплялась за верёвку. Выдёргивал её. Бил. Вновь и вновь. Это было похоже на безумную игру. Праздничную забаву, как в американских комедиях – на день рождения. Веселье! Ударь сильнее, из белки посыпятся конфеты и блёстки. Синие, жёлтые, красные. Красные. Лицо Димы исказилось улыбкой. Он закричал. Его крик перемешался с криком белки и смехом охотника.
В слезах, до крови закусив губы, Дима набросился на дерево, к которому был прибит очеп. Пинал его, бил палкой. Прыгал на месте. Весь изгибался, кукожился от головы до ног. Кричал, разрывая горло в кровавые лоскуты. Будто это он попал в ловушку охотников и сейчас сражался за свою свободу. Отдёрнулся, когда белка неожиданно опустилась к лицу. Это Артёмыч приподнял толстый конец очепа, надеясь, что так юноше будет удобнее. Он даже сказал что-то, но Дима не услышал. Всей силой ударил палкой по дереву. Сломал её. С криком бросил обломок в Артёмыча. Тот, выпустив очеп, едва увернулся. Выругался и хотел уже подойти к Диме, но тут увидел, что белка слетела. Слишком тугой капкан перебил ей лапку, и в последнем рывке зверьку наконец удалось её оторвать. Упав на снег, белка метнулась в сторону. Охотник бросился за ней, вытаптывая её кровавый след.
Всё стихло.
Дима упал на колени.
Дрожал всем телом.
Во рту стало тесно. Слюна потоками шла под язык. Дима не успевал сплёвывать. Потом она пошла слизью. Горло сжалось и поднялось. Слюни текли изо рта, как из приоткрытого крана. Дима и не знал, что она бывает такой обильной. Наклонился вперёд. Сейчас вырвет. Держал себя всеми силами. Пошла рвота. Вышла горькой отрыжкой и только. Сглотнул. Сдержался.
Откинулся спиной к дереву. Посмотрел на очеп, поводок и капкан с оторванной лапкой. С неё капала кровь. Захотелось оказаться дома. Вот так – щёлкнуть пальцами и очутиться в своей комнате, посреди городского шума. Услышать, как в зале бормочет телевизор, как мама переговаривается по телефону с подругой. Как на улице кричат девчонки, собирающие снеговика. Как гудят машины. А на подоконнике фиалка. У неё пыльные ворсистые листья. Щели в оконных рамах забиты поролоном и заклеены малярным скотчем. Солнце, отражаясь в зеркале, слепит холодными зайчиками. На двери – плакат с Оливером Каном. А на книжной полке – ещё одна фиалка. Чёртова проклятая фиалка! Разбить горшок, растоптать… Дима готов был отдать всё что угодно, только бы оказаться дома. Однако он был слишком далеко. Затерян в тайге. Он даже в зимовье не мог самостоятельно вернуться. Какой из него охотник? Какие тут звериные следы, когда он в своих-то не сумел бы разобраться?