Витя опять подумал о Диме. Ему нравился юноша. Он и сам когда-то был таким. Молодым, глупым, суетливым. Спать наяву он приучился значительно позже. Больше всего Витя хотел бы лечь в тёплую полудрёму и вполглаза смотреть, как вокруг суетятся, живут такие вот Димы, вполуха слушать их смех и вполулыбки ему вторить. Никуда не идти, ни о чём не думать. Просто жить.

К двум часам, истомившись и подмёрзнув, Витя начал прогуливаться по дому. Пробовал читать книгу, но так и не увлёк себя повествованием.

Тихо сипел любимую мелодию. Шопен. Девятый ноктюрн. Витя играл его первой жене. Давал его разучивать лучшим ученикам в музыкальной школе. Сейчас без улыбки скользил по столешнице тяжёлыми, загрубевшими пальцами. Они сухо ударялись о дерево, но охотник ещё помнил прикосновения гладких податливых клавиш. Где-то в отдалении, эхом к его глухим напевам, прорастали хрустальные переливы давно проданного фортепьяно – полированного трёхпедального Petrof, которого теперь сменила рассохшаяся «Заря».

«Всё когда-нибудь заканчивается. Даже любимый ноктюрн».

Витя с сожалением сдавил кулак. Мелодия, так и не прозревшая сквозь лесную тишину, оборвалась.

– Смотрите-ка, Коля умный нашёлся… – прошептал охотник.

В три часа Витя заварил себе чай. Уже не наделся увидеть ворона. Разрядил ружьё.

Зевая, уткнулся лицом в раскрытые ладони. Пробовал опять напеть что-нибудь из Шопена, но вскоре умолк.

Свечерелось.

Ворон так и не наведался к мясу.

Заприметив Артёмыча, Витя вышел из дома.

– Ну? – спросил Артёмыч. – Показывай добычу!

– Нет ничего. Не прилетел.

– То есть как?

– Вот так. Не прилетел.

– Интересно девки пляшут…

За ужином Дима улыбался. Смешно, ворон обхитрил людей. Молодец.

Николай Николаевич сбил наросший на подоконнике лёд. Вернул в раму стекло. В пустой уголок натолкал обрезки целлофана. Замазывать швы пока что не стал.

Дядя был недоволен этим днём. Соболя добыть не удалось. Тамга не учуяла ни одного свежего следа. Племянник докучал своей глупостью. Ещё и ворон опять оставил его в дураках. Только зря продержали Витю в доме, пока кедровки шастали по его ловушкам. Два пустых выстрела: позавчера – петли, сегодня – засада.

Дядя злился, и первому, как и прежде, перепало Диме. Николай Николаевич отругал племянника за то, что он сразу внёс ружьё в зимовье. Нужно было протрясти его как следует от снега. В открытое дуло нападала кухта, в тепле она растаяла.

– Думаешь, мочить ружьё – хорошая идея?

– Нет.

– Ну так а чем ты думал?

Дима пожал плечами, чем ещё больше разозлил дядю.

– И всё-таки странно. – Артёмыч выскребал из тарелки остатки риса с тушёнкой. – Всё прилетал, а тут, как решились караулить, не прилетел.

– Да уж, странно, – согласился Витя.

– Или он был здесь, да ты промазал?

– Ну да, – обиделся Витя. – Не веришь, иди ружьё понюхай.

– Сам свои ружья нюхай, – хохотнул Артёмыч. – Не прилетел, и ладно.

– Может, нахватался уже, да в другие места откочевал. Кто его знает.

– Он мог заподозрить засаду? – спросил Дима.

– Ну конечно, – хмыкнул Артёмыч. – Прислал на разведку пару кедровок и заподозрил.

Разговор складывался рваный, часто, едва начавшись, опрокидывался в тишину.