— Приметный, — согласился скупщик, вытирая грязным рукавом сальное лицо, — я даже знаю, у кого ты его приметил! Ладно! Пользуйся моей добротой!

Он шагнул в лавку, поманив меня за собой, и тут же зарылся в груде вещей.

— Ножик перво-наперво. — Забубнил он, — не такой приметный. Вот, кухонный. Крепкий ишшо! И пиджак!

Из груды тряпья Фотий вылез в облаке моли и пыли, держа в руках крепкий пинджак сильно мне на вырост.

— Большое не маленькое! — подбодрил он, прикладывая ко мне одёжу, оказавшуюся мало не до колен. — Вырастешь! Да и кутаться сподручней, коли зазябнешь. Да! Котелок какой!

Он снова закопался в груду старых вещей, пока я пялился по сторонам. Богачество! Утюги старые, самовары почти целые, а одёжи, одёжди-то! Пол Хитровки, небось, одеть можно.

— Вот! — гремя металлом, Фотий вытащил здоровенный медный чайник, только что с дырой поверху на боку. — Ты не смотри на дырку! Воды нагреть, а то и суп сварить, на то его с лихвой хватит. Ещё лучше будет!

— И вот! — снова потревожена моль, и мне в руки сунут солдатский сидор. Крепченный, без единой заплатки!

Фотий снова зарылся в вещах и дополнил мену кресалом.

— Ещё вот, — в руки лёг мешочек с солью. — Закаменела, но то не страшно!

— И… Гурий! Гурий!

Из глубин вроде бы маленькой лавчонки выполз молодой, но дивно похожий на отца парень, такой же обильный чревом и угрями.

— Сухари давай, — сказал ему отец, странно дёргая лицом, — тогда в расчете будем!

Минуту спустя меня выставили из лавочки.

— Ступай, — Фотий подтолкнул меня в спину, — неча!

Потоптавшись мал-мала и оглядевшись по сторонам, направился к железке. Сцыкливо малость, себе-то что врать! Дядьки разбойники, да и хитровцы вообче много рассказывали об железке. Как к ей подойти, да как уехать в собачьем ящике по низу вагона. Ну или наверху, на крыше, это уж кто как любит! Мне пока, хромоножке, по вагонам скакать не след.

Долго итти-то пришлось, ажно нога разболелася с отвычки. Были бы деньги, так на конке проехался бы, а в кармане пятачок всего. Проходя мимо разносщика с пряниками, остановился и долго смотрел, мало что не пуская слюни.

— Закапаешь! — насмешливо сказал мальчишка года так на два постарше.

— Эх! Однова живём! Вон тот вот дай! — тыкаю пальцем. Получив заветный пряник, заворачиваю его в пинджак и засовываю в сидор. Что ни крошечки единой не пропало. Едал я такой один разочек у дяденек разбойников, ух и вкуснотища!

Уехать сразу не получилося, гоняли обходчики и машинисты. За штабелем брёвен, сложенных за железнодорожной будкой, нашёл щель, да и придремал там, проснувшись ближе к утру. Паровозы гудели, вагоны звенели, сцепляяся, а железнодорожники важно выхаживали средь этой суеты такие деловитые, что ажно завидка брала. В мундирах!

На карачках подобрался к насыпи, да и пошёл, пригибаясь, вдоль едущих вагонов, пытаяся на ходу открыть собачьи ящики. Один поддался и я побежал рядом, цепляяся.

Страшно! Так и под колёса можно, когда на ходу лезешь-то! Собравшися с духом, изловчился, да и влез.

— Ф-фу!

Дверцу за собой прикрыть, да и молиться Боженьке, чтоб не нашли! Так и придремал под стук колёс и потряхивание, когда колёса на стыки попадали.