— Вы не посмеете! — послышались разгневанные голоса. Я обернулась, а гости притихли, с ужасом щурясь. — Она уже замужем! У нее есть законный и любимый супруг!

— И где же он? — насмешливо спросил Дон, глядя на свет, пока среди гостей прокатился рокот возмущения.

— Согласен ли ты, Аббадон взять в законные супруги Ангелину? В любви и радости, в болезни. — слышался голос Дэма, а его пытались перебить возмущенные голоса сверху: «Одумайся! Ты еще можешь спастись! Мы пытаемся тебе помочь, дурочка!».

— Да, — ответил Дон, а Дэм смотрел на меня: «Согласна ли ты.». Тысячи голосов перебивали его: «Ты дала обет другому! Ты обещала, что будешь с ним! Ты добровольно согласилась! А теперь бросаешь его на произвол судьбы? Твой ответ обрекает его на верную смерть! Ради тебя он лишился Империи! Зачем ты обманула его? Зачем дала надежду?».

— Я дала надежду, а он ею не воспользовался! — внезапно закричала я, чувствуя, как меня накрывает. — Два года он вместо того, чтобы пытаться построить отношения строил меня! Два года он измывался надо мной! Не ради меня он лишился Империи, а ради спасения собственной шкуры! А потом еще обвинил меня во всем!

— Ты же не хочешь в ад? — удивились голоса, а я чувствовала, как от этого гула у меня все плывет перед глазами. Почему-то появилось лицо мужа, который осыпал меня подарками, роскошный дом, цветы, прогулки за ручку, поездки куда-то вместе… — Ты что? Забыла, как хорошо тебе было с ним?

Голоса убаюкивали, а перед глазами появлялись картинки, похожие на фото из глянцевых журналов, на рекламные проспекты, только вместо лиц актеров, были наши. Бабушкин дом превратился в красивый коттедж, сарай в гараж, а все вокруг вертелось, слипаясь от приторной рекламной патоки. Чмоки в щеку, «Дорогой, я уже дома!», «Милая, что у нас на ужин?».

Я не могу отогнать их, не могу выдавить из себя ни слова.

— Нет! Нет! — подсказывали мне, а перед глазами замелькали ролики.

— Дон! — послышался голос. — Они чистят ей память! Это запрещено! Они уже один раз это делали!

Меня трясли, а я в голове картинки менялись. Я судорожно пыталась уцепиться за свои воспоминания, глядя на лицо Дона и закрывая уши.

И тут послышалось пение, заполняющее все пространство. Странное, тревожное, но в то же время манящее и завораживающее. Голоса стихали, а гости уставились на бассейн, в котором сидела на камне Женя, переливаясь чешуйчатым хвостом. Ее обнимал Оху. От такого пения по коже бежали мурашки, а она пела, поглядывая в искрящийся свет и улыбалась.

Страшная музыка опьяняла, а в голове все возвращалось на места. Рекламные брошюры, плакаты, ролики все стиралось, а я видела зубастую улыбку на лице Жени. Русалка пела так, что кто-то из оборотней орал, что запечатлился, но Оху показал острые зубы и кулак. Ее голос сладко вибрировал, заставляя всех утихнуть и покачиваться в такт песне.

— У него было два года, чтобы показать всю любовь и обожание! — закричала я, показывая на пальцах, а голос Жени утих, заставив облепивших бассейн гостей трясти головами. — Два года!

— Два года — это слишком мало! — возразили мне раздосадованные неудачей голоса. — Вот если бы прошло лет сорок, то тогда бы можно было бы судить! Помни, за свой выбор ты попадешь в ад!