Филимон покряхтел, глянул на задумавшуюся Анну и ухмыльнулся.

– А что до соплюх твоих, там просто всё. Видал, как Семён взъелся, когда младший девичий за Кузнечиком потянулся?

Макар кивнул.

– Бабские десятки не мы, а вон, боярыня Анна придумала, – Анна подняла задумчивый взгляд на Филимона. – Сначала шутейно вроде. А сейчас вон на Млаву погляди. Да и Верка твоя как заправляет – и про колодец почти забыла. Что до Ельки, то ей надоело быть второй, вечным хвостиком за братом виться. Она вровень идти хочет. Не по военной стезе, ясно дело, но и не хуже. Так что боярышня Евлампия куда быстрее своих старших сестёр поняла, чего хочет, и что твой мальчонка ей в этом поможет. Как – может, и не видит ещё, но уверена в нём твердо. Она сидит с Кузнечиком твоим на одной лавке и делает одно дело. А с Семёном такого не получится – там она всегда вторая. И даже не вторая, а… – Филимон замялся, подыскивая правильное слово. – При Сеньке она. Вечно при нём и за ним, а она сама хочет. Потому и в десяток к Тимофею она не напрашивается. Зачем? У неё свой имеется, она его поднимает.

– Выходит, Сенькины щенята тут же угрозу себе усмотрели? – Макар опять потеребил бороду. – Потому и окрысились? Из-за Кузнечика?

– Да какой «усмотрели»! – Филимон чуть покрутил клюку, чтоб понадежней уперлась в пол. – Учуяли. Смотреть пока ума не хватает, а вместе они уже крепко стоят. Вот только они были единственным младшим десятком, а сейчас собирается второй. А с Сенькой даже соплюхи остаться не захотели. Вот и окрысились. А что из-за Кузнечика… Нет, там не в нём дело, а в Семёне. Свои убытки он видит, а своих выгод – нет. Вот этому его и учить надо.

– Вот потому ты сейчас Тимофея в Сенькин десяток и отправил? Чтоб притёрлись и вражда не началась?

– Потому и отправил. А ты и присмотри ещё, насчет вражды-то.

– А что делать с Тимкиным десятком? Получается, сохранить – ты ведь Кузнечика только на полдня к Сеньке отправляешь? А остальное время в кузне. Значит, остальные точно туда придут.

– Конечно. Зачем разгонять такой хороший десяток? Вон, Кузьма всё время жалится, что помощников у него раз-два и обчёлся. А мастеровой десяток Младшей страже нужен. Да ещё и обученный. А учить его у нас некому. Да и не сможем мы их просто так разогнать. Если уж крепкий десяток зародился, то его разгонять нельзя – соберётся всё одно, но соберется вопреки, а потому всегда будет против всех. А оно нам надо? Другое дело, как за этими мастеровыми глядеть. Наказывать их нельзя – они просто придумывать что-то перестанут. Или хорониться начнут… – Филимон задумчиво пожевал губы. – Перестанут… Может, оттого им там, за болотом, столько воли давали? Чтоб придумывать не переставали? Собрали, значит, тех, кто не может перестать? Вон, как Петруха наш? Интересное это место, слобода ихняя… А уследить за ними как тогда? А вот, пожалуй, как. Давай-ка, Макар, мы ему на ногу жёрнов повесим. Да потяжелее.

Наставники с интересом следили за размышляющим вслух полусотником.

– Не понимаешь? Поймёшь. Сходи-ка ты к Юлии и присмотри там кого-нибудь из отроков, лучше увечного, только чтоб уже ходить мог, и незлобивого. Скажешь, подучить твоего крестника надо. Внове ему тут всё, а в десятке гонцов учиться не просто. Пусть поможет. А Тимофей твой пусть его взамен ремеслу поучит – да хоть те же ножи точить, чтоб сам на простую работу не отвлекался. Надо будет – и ещё помощников дадим. Вон их, в лазарете, много обретается. А те помощники за мелкотой и сами присмотрят, и шалость какую сотворить не дадут. Да и сами при деле будут. Небось, себя на их месте не забыл ещё?