«Не к добру. Перестарался. Кажись, плакали мои змеи».

Затеянных планов было откровенно жаль, особенно задуманного коробчатого, грузоподъемность которого обещала получиться отменной: у них тут, в крепости, похоже, бездонные залежи пузыря, и это надо непременно использовать, пока взрослые не пришли в себя. Разве что на Швырка новую работу удастся сбагрить, ему вроде нравится. Да и новенькие, вон, ничего.

Размышляя таким образом и краем сознания поддерживая разговор, Кузнечик вдруг обнаружил, что ему протягивают довольно грубо сделанные зарукавья, густо усыпанные почти необработанными кусочками бирюзы. Про такую работу деда говорил, что её не мастер молотом, а дятел клювом ваял.

«От такого матерьяла не отказываются. Чё я, дятел?»

Тимка твёрдо пообещал сделать из всего этого добра гарнитур для крёстной. Тем более под это дело можно было попытаться откреститься от дополнительных занятий по строевой подготовке. Надоело позади строя ходить, слов нет.

А наутро начались ходовые испытания самострела.

– Ты что, на ходу стрелять собрался? – удивился Алёха.

– Ты про что? – не понял Тимка. – А-а, про ходовые… Ну, это про дело так говорят. Когда начинают новое дело, то вначале делают маленькую и быструю работу. А потом смотрят – пошло дело или нет? Вот прицел наш взять. Мы его на скорую руку сейчас сварганили, к самострелу вообще чуть не соплями приклеили. Надо быстро посмотреть вообще, получится что или нет. Вот мы думаем – должно, но мало ли что. Дерево от сырости разбухло, болты в сторону повело, ты сам говорил. Или разброс в самих болтах такой, что прицел тот без толку. Короче – ходовые испытания как раз и показывают, стоит дело того, чтоб им занимались? или нет. Если стоит, то можно и вам делать – лишней такая приспособа быть не должна.

– Не должна, – согласился Лёнька. – Но это и показывают ходовые испытания? Ладно, пошли испытывать, вон Сенькин десяток уже на стрельбище собрался.

Утро у Сенькиного десятка явно не задавалось. Сам урядник ходил злой, десяток был почему-то подавлен, у старшего из давешних мальчишек, кажется, даже ухо чуть заметно припухло. И только Мартын с самым здоровым из мальчишек, Комаром, выглядели зло и жёстко.

Лёнька поморщился, когда Тимка привычно пожал на всю эту пантомиму плечами и спокойно потопал к брустверу напротив своей мишени, что стояла в сторонке от всех прочих. Лёшка привычно улегся на полушубок у Тимкиного бруствера и снизу вверх задумчиво наблюдал, как Кузнечик возится со своим самострелом, проверяя, всё ли стоит, как надо. Семён поглядел на непонятную штуку, которую настраивал Тимофей, но не сказал ничего.

– Самострел изуродовал, угрёбок, – вполголоса процедил Мартын. – Ну, посмотрим…

– Готов? – проигнорировал его шипение Лёнька. Да какого хрена, в конце концов? Может, в Тимкином подходе и есть свой резон, не зря ж Пустобрёх так бесится. Задевает, видать.

– Почти, – ответил Тимка, вставляя первую щепку в кольцо прицела. – Вот сюда клеем капни. Все, командуй.

– О как! – скорчил недоуменную физиономию Комар. – Этот разрешает старшему отроку собой командовать. Дела-а-а…