– Да сказки всё это для малолетних детишек, – в сердцах ответил он, – убили Сулейку позапрошлым летом, я сам тело видел, пять дырок в нём было, три в груди, две в голове. После такого не бегают по городу и не стреляют.

– Я вот люди говорят, что там ещё и кошки какие-то были? – спросил я, – а это верный признак Сулейки, он, ну когда живой был, вроде бы таких кошек всегда подбрасывал…

– Бешут люди, – отрезал городовой, – а что кошки там были, так это кто-то решил закосить под Сулейку, вот и вся недолга… вот я и думаю, а не ты ли этот таинственный кто-то?

– Сами посудите, дядя Павел, – жалобно отвечал я, – мне ж шестнадцать лет всего, откуда это всё мне в голову прийти могло?

– Вот и я думаю, как это тебе могло в голову прийти? – задумчиво сказа он. – Дом твой, где эта коммуна была, я обыскал, два раза, ничего не нашёл, но это тебе оправданием послужить не может. И ещё один вопросик, что тебя связывает со старцем Серафимом?

– Каким Серафимом? – испугался я.

– Обычным, который вон там ниже по течению живёт. Тебя видели, как ты к нему ходил.

Ну думай, голова, сказал я сам себе, а то ведь засыпешься…

– Грехов много, – только и смог придумать я, – ходил исповедаться, чтоб отпустил он, значит, мне эти грехи.

– Ой врёшь ты всё, пацан, – покачал головой Кузьмич, – вижу, что врёшь, но складно. В общем мы так с тобой сейчас поступим, сокол ты ясный, посажу я тебя в кутузку до завтрева, а завтра видно будет.

– Да за что, дядя Паша! – попытался пробить я его на слезу, – я ж ничего такого не сделал. Да и потом я теперь у Башкирова работаю, живу в общежитии при мельнице, куда я оттуда денусь – по первому зову приду и расскажу, что вам там ещё понадобится.

– Я сказал, сядешь, значит сядешь, – жестко припечатал городовой ладонь к столу, – пошли, это недалече.

– Ну хоть разреши весточку своей бригаде передать, а то ведь они меня искать начнут, пойдут к Башкирову, зачем вам эта канитель?

– Весточку я сам передам, а ты иди вперёд и не оглядывайся.

Короче говоря, граждане, засунули меня в городскую каталажку, которая была на том берегу реки рядом с ярмаркой. В камере, куда меня определили, сидело, лежало и стояло ещё с десяток оборванцев, а среди них мой старый знакомый Ванька Чижик, вот радость-то какая.

– Ну шо, Потап или как там тебя, – обрадованно сказал Чижик, – вот мы и встренулись на кривой дорожке. Молись теперь богородице, чтоб в живых тебя оставила.

А сам он при этом пригнулся к земле и попытался изобразить боксерскую стойку, в цирке наверно насмотрелся. Мне стало почему-то смешно и я в ответ только и смог выдать:

– Богородице-то наверно всё равно, что со мной будет, а вот Сулейке и старцу Серафиму наверно нет…

Народ в камере, услышав страшное имя разбойника, как-то разом отхлынул к стенкам и посередине образовалось пустое место. А Чижику похоже уже всё равно было, он приготовился меня проучить, и ничего больше он слышать не хотел или не мог. Ну я пожал плечами и тоже встал в стойку, только не боксерскую, а дзюдо, когда-то все побежали этим делом заниматься вслед за президентом, ну и я тоже побежал, целых два года бегал. Итак, ноги на ширине плеч, вес тела перенесён на передние части стоп, колени и плечи расслаблены, спина прямая, мускулы живота и груди расслаблены… как-то так. Чижику, впрочем, и все мои стойки тоже по барабану были, он тяжело дышал, со свистом выпуская воздух изо рта и готовился дать мне по морде.