— Почему ты говоришь «мы»? — сказал папа. — Вполне возможно, что Родя не разделяет твоих взглядов.

Костя засмеялся.

— Конечно, — сказал он, — конечно! Ты хочешь, чтобы он научился хвастаться своими неудачами, как ты. Родьке хочется того же, что и мне, даю голову на отсечение.

— Сволочь ты, Костя, — сказал я, выходя из кухни. — Какое ты имеешь право за меня расписываться?

— Что такое? В чем дело? — Папа вдруг разозлился. — Подслушивать — это подло, — сказал он. — Понимаешь ты, подло! Сейчас же марш спать!

Никогда он так не разговаривал со мной. Глаза у него были злые и в то же время какие-то очень грустные.

Не спеша я постелил постель, разделся и лег.

С минуту еще за дверью слышались голоса, а потом папа сказал:

— Ну ладно. Так просто словами эти вещи не решаются. Поживем — увидим. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи.

Шаги, хлопнула Костина дверь, заскрипел папин диван, и все смолкло.

В школе, у раздевалки, я увидел Светку Мокрину.

— Наконец-то пришел, — сказала она, — иди сейчас прямо к директору, он тебя вызывает. Боишься?

Я пожал плечами.

— Не бойся, — сказала она, — весь класс будет за тебя, вот посмотришь. Пойдем, пойдем! Гришенька не любит, когда опаздывают. В общих чертах он уже все знает, мы к нему ходили.

Она проводила меня до двери директорского кабинета и сама постучалась.

— Ну, ни пуха тебе, ни пера.

— Войди, Муромцев, — послышался голос Гришеньки.

Честно говоря, мне было все равно, что произойдет. Странный ночной разговор между папой и Костей не выходил у меня из головы.

С первой же секунды Гришенька стал на меня кричать и бегать по кабинету. Я не очень вникал в то, что он говорил, и понял, в сущности, только последнюю фразу.

— Все! Довольно! Нам не нужны такие ученики. С сегодняшнего дня ты не учишься в нашей школе. Понятно?

— Понятно, — сказал я, — когда можно забрать документы?

— Что? — Гришенька перестал бегать и зыркнул на меня из-под бровей. — Какие еще документы?

— Обыкновенные, мои документы.

— Мальчишка! Сопляк! — закричал директор. — Никаких документов! Безобразие! Ты будешь учиться. Будешь! Но сегодня же… Нет, завтра я хочу видеть твоего отца. Вот я сейчас напишу записку, и ты ему передашь.

— Нет, не передам.

— Что? Почему?

— Потому, что сейчас у отца и без меня хватает хлопот. Григорий Митрофанович, вот честное слово, я сделал все правильно. Хотите — верьте, хотите — нет, объяснять я ничего не буду.

— Мальчишка! Сопляк! — сказал Гришенька неожиданно тихо. — Кстати, мне уже все объяснили. И даже в двух вариантах. Где эта стенгазета? Она у тебя? Покажи.

Я достал из портфеля карикатуру и положил на стол.

Гришенька развернул ее, тщательно разгладил ладонью.

— Хорошо нарисовано, — сказал он. — Этот Саяпин способный мальчик. Что? Ты не находишь?

— По-моему, это гнусно — рисовать такие карикатуры. Плотников…

— А говорить, что у него ресницы, как у свиньи, — это не гнусно?

— Я могу говорить про Плотникова все, что угодно, потому что я хорошо к нему отношусь. Все, что Васька делает, он делает от чистого сердца. Думаете, он хотел кому-то насолить? А Славка Саяпин и этот ваш очкастый…