– Не станет, – вздохнула она. Подняла на Ефима мокрые, нестерпимо синие глаза, слабо улыбнулась. – Да и что тебе мой бой? Как медведю комар: чихнёшь, да и всё… Пойдём уж, Ефим Прокопьич. Скоро темнеть начнёт. Обожди только, воды черпну.

– Забожись, что больше в озеро не полезешь! – потребовал он.

– Вот тебе крест.

Ефим осторожно снял Васёну с сосны. Подождал, пока она наберёт воды в котелок, и зашагал, проваливаясь в снег, к балагану. Раза три он незаметно оглядывался, но Василиса покорно шла следом.

– Стрежинский, сделайте сами! Обычный перелом, дела на минуту! Вправьте кость, наложите лубок и…

– Я готов! Но он же, лайдак, не даётся!

– Тьфу ты, дьявол… Кочерга! Ты с ума сошёл, что ли? – напустился Иверзнев на каторжного старожила Петьку Кочергу, которого час назад опрокинуло в виннице тяжёлой тачкой с углём. Кочерга свалился от удара, и сразу же по руке ему проехалось тяжёлое колесо – только хрустнули кости. Сейчас бледный и злой Петька сидел на лавке в лазарете, зажимал больную руку и с ненавистью палил глазами невозмутимого фельдшера.

– Вот хоть режьте, Михайла Николаевич, – не дамся поляку! У него глаз нехороший и вера неправильная! Опосля вовсе грабка отвалится!

– Болван, что ты себе позволяешь? Сейчас начальство вызову!

– И зовите! Авось пожалеют болезного пороть…

– Вот что, «болезный», хватит валять дурака! Совершенно распустились! Меланья! Меланья! Поди сюда!

Из «лаборатории» вышла, вытирая руки, разгневанная Меланья. Её пятимесячный живот грозно топорщился из-под холщового фартука.

– Петька! Стыда в тебе, право слово, нет! – напустилась она на непослушного пациента. – Ишь, барин какой важный нашёлся – доктора от дела отрывать! Ну, лешак с тобой, садись, сама подержу! Только, чур, не выдираться! Давайте, Михайла Николаевич.

– Петька, показывай руку… не бойся. Будет больно, но недолго. Постарайся не особенно орать…

– А-а-а-а-а-а!!!!!! Сзаду да посуху, в господа-Бога душеньку ма-а-ать!!!

– Всё!!! Меланья, держи его! Всё, всё, Петька, всё, теперь дыши. Больно, брат, знаю, но по-другому – никак. Терпи, бузотёр, сейчас пройдёт.

«Бузотёр», зажмурившись, мелко кивал. По его чумазой, покрытой шрамами физиономии текли слёзы. Иверзнев, хмурясь, быстро и ловко накладывал лубок. Меланья, закусив губу, обнимала Петьку, гладила по взлохмаченным, грязным волосам. Кочерга понемногу затихал, переставал дрожать.

– И сколько теперь без работы-то мне, барин? – сипло спросил он.

– Недели три, – сухо отозвался Иверзнев, завязывая бинт. – Будешь каждый день приходить и показывать руку. Нужно, чтобы всё правильно срослось, потому что перелом двойной и со смещением. Ну что, получше? Выпей вот… И вот этого тоже. Сейчас начнёт отпускать.

– Благодарствую, Михайла Николаевич…

– Иди к лешему со своей благодарностью! Между прочим, за все эти выкрутасы тебя впрямь стоило бы выпороть!

– Ну и распорядитесь, невелики убытки, – ухмыльнулся Кочерга, вытирая нос грязным рукавом. – Только опосля дозвольте за все страдания хоть одну ночку в больничке выспаться!

– И в самом деле, оставайся лучше в лазарете, – подумав, решил Иверзнев. – А то ещё к ночи жар поднимется… Меланья, проводи его в мужскую! И проследи, чтобы руки с физиономией вымыл… то есть, ты ему помой! Но завтра, Петька, как выспишься, – назад в острог, слышишь? Иначе оба получим неприятности!