– Васёнка! – догнал его хриплый крик. Гришка, всем телом подавшись вперёд, зло и жадно смотрел в спину Антипа. – Васёна! Ты подумай, дура! Пожалеешь ведь! Нешто этот одноглазый меня лучше?!

Василиса выглянула через плечо Антипа. Сияя огромными синими глазами, звонко, на весь двор ответила:

– Знамо, лучше, сопля ты лесная! Было б о чём жалеть!

Ефим расхохотался. Взял за руку Устинью, кивнул Петьке и пошёл вслед за братом с проклятого подворья.

– Стойте! Стойте! Пождите!!!

Молодуха в сбитом платке, прижимая к себе ребёнка, бежала за ними. Ефим в недоумении остановился. Обернулся и Антип.

– Крещёные… Христа ради… Заберите меня! – сиплым от волнения голосом попросила она. Тревожные глаза умоляюще смотрели на Ефима, – Возьмите меня, ради Бога, я не в тягость буду… Я сильная, пойду с вами, что велите делать стану!

– Фроська, назад! Назад, дура! – окликнул её удивлённый и злой голос мужа. Фроська кинулась за спину Ефима, умоляюще схватила за руку Устинью.

– Заберите меня, Богородицей прошу! Не возьмёте – смертный грех совершу! Как… как Анна…

– Худо тебе здесь, милая? – тихо спросила Устинья.

– Не могу-у… – коротко простонала та. – Видеть их всех тошнит…

Устинья вопросительно посмотрела на мужа.

– Вот ещё тягота… – проворчал тот, – Антипка! Берём бабу?

Но Антип, озадаченный не меньше, только пожал плечами.

– Вот что, мужики, вы чужого-то не берите! – заорал Егор, – Баба – наша, брата жёнка! Дитё у них! Совесть имейте!

– Это… это кто там про совесть вспомнил?! – поразился Ефим, – Сами по карманам поищите – может, завалялась где! А нам недосуг! Пошли, Ефросинья… по дороге уж решим, что делать с тобой. Обувка есть у тебя?

Фроська просияла – и только сейчас Ефим заметил, что она прячет под одеялом младенца стоптанные каторжанские «коты» и маленький узелок.

– Загодя готовилась, что ль? – покрутил он головой.

– Второй год близ себя держу, – улыбаясь, пояснила она, – Всё на спасенье надеялась – вот и услыхал Господь! Ты не беспокойся, я в тягость не окажусь! Пособлю ещё!

– Откуда сама будешь?

– С Илгинского завода, кормилец! Запрошлогодь с мужиком своим оттудова по весне бежала, да вот этим в лесу попалася, – охотно пояснила Фроська, шагая вслед за Ефимом через двор. – Я с вами только до поселенья, а там уж, не бойтесь, устроюсь!

– Нам на поселенье не надобно, мы на Урал пойдём.

– А мне всё едино, спаситель! – Фроська с омерзением покосилась себе через плечо, – Лишь бы отсюда подале! Хотите, я вам прямо сейчас саранок надёргаю? Хорошее место знаю!

– Саранок?… Так… харчи-то забыли! – спохватился Ефим. Вернулся и подхватил брошенный у опушки мешок деда Трофима. Там, по его расчётам, ещё оставался хлеб, сухое мясо и рыба. И ускорил шаг, догоняя своих, которые уже спускались с горки в ясный, сквозистый, весенний сосняк.

Весь день они шли с оглядкой, ожидая погони. Ефим, таща на закорках дочку, шёл последним, и к вечеру у него страшно ныла шея от поминутного оглядыванья назад. Его всерьёз беспокоило, что в хозяйстве проклятого старика было припрятано ещё какое-нибудь оружие, хоть бурятский лук со стрелами – и тогда… Но уже к вечеру стало ясно, что никто не преследует их. Антип, целый день прошагавший с Василисой на руках, был вынужден раз десять рассказать зарёванным женщинам и сияющему Петьке историю своего спасения.