Ефим и не собирался. Да если и собрался бы – рука, словно налитая чугуном, не могла подняться. Он просто сидел, неловко подвернув под себя ногу, и смотрел на брата. Затем, колоссальным усилием заставив себя вдохнуть сырой воздух, сразу же закашлялся. Антип привычно хлопнул его по спине, сел рядом, обнял за плечи, чуть встряхнул:

– Да что с тобой, Ефимка? Я это! Живой! Опамятуйся уже! Бабы-то, дети как?

И тут Ефим, наконец, понял, что брат – настоящий, что не морок поднялся из проклятой речки. И, с трудом выжимая из себя слова, ответил:

– Живы все, – и больше говорить не смог. Потому что ком, переклинивший горло, вдруг провалился, – и Ефим, чувствуя, как бежит по лицу что-то горячее и мокрое, тихо взвыл сквозь зубы:

– Анти-и-ипка, анафема-а-а…

Антип облапил его в ответ. Шумела река, крутилась и гоняла камни вода на пороге, разбивались с грохотом волны о проклятую Алтан-гору – а они всё сидели и сидели, обнявшись до хруста в костях. А потом из-за каменной гряды одна за другой поднялись шесть островерхих мохнатых шапок – и буряты осторожной стайкой вышли на берег. Ефим дёрнулся было вскочить – Антип остановил его:

– Не рвись. Это мои. Зимовал у них. Нешто Гамбо нашего не признаёшь?

Ефим неловко вытер лицо рукавом. Сглотнул. Севшим голосом, запинаясь, спросил:

– Это как же?.. Антипка?.. – и вдруг, ударив кулаком по камням, заорал на весь берег, – Выбрался-то ты как, чёртов сын?! Тебя ж в дыру смыло! Вон в ту самую! Прямо на моих глазах под землю унесло! Я целую ночь над ней просидел, думал – вылезешь! Чуть не сдох через него, а он!.. Л-лихо одноглазое!

Только сейчас он заметил, что вместо левого глаза у брата – яма, прикрытая морщинистым веком. Через бровь, ниже к углу рта тянулся глубокий, рваный шрам.

– Не ори, – велел Антип, – Сами-то как зимовали?

– Вот… его молитвами, – с ненавистью мотнул Ефим головой на деда Трофима. И вдруг одним стремительным прыжком вскочил на ноги, – Погоди-ка… Сброшу я его в реку, да и с концами!

– Напрасно ты это, парень, – спокойно отозвался дед. Он, казалось, полностью пришёл в себя и смотрел на братьев без удивления, без досады. – Пораскинь мозгами-то. Бабы-то твои, поди, уже у нас. А где я живу – про то ты не ведаешь.

– Ах ты!.. – метнулся к нему Ефим… и рука брата привычно, жёстко удержала его.

– Да стой ты, дурья башка… Знаю я, дед, где ты обитаешь. Вон, буряты знают. Они мне про тебя и рассказали. И что брат с бабами в твоём балагане зимует. Видали они там и Ефимку, и Устинью. Я насилу весны дождался, как снег сошёл – сразу тронулся искать. А буряты проводить вызвались. Они мне и покажут, где подворье твоё.

– Ну и что? – безмятежно возразил дед Трофим. – Вас-то, братовья, двое – а сынов у меня шестеро. Да все могутные, да у каждого ружьё. Сподручней будет вам меня живого им предъявить – да в обмен баб ваших попросить.

– Ах, сукин ты сын! – вырвался, наконец, из рук брата Ефим – и огромный его кулак рассёк воздух. Антип едва успел схватить брата, и удар пришёлся скользом. Но дед Трофим всё равно повалился навзничь, хрипло выругался – и половина его лица залилась кровью.