– Кажись, вот здесь Петька мой ковырялся. Вон, на горушке, где галька помельче. Здесь, верно, и самородков набрал.

– Что ж, давай поглядим, – заявил дед Трофим и лёгкими шагами, словно не отмахал день пути по весеннему лесу, выбрался на каменистый холмик. – Как самородочек найдём – так я тебе и поверю.

– Вот что, старый, – надоел ты мне! – всерьёз обозлился Ефим, – Тебе надо – ты и ищи! А я своё дело сделал! Сам видишь, что не вру, – вон наш плот валяется! Здесь мы сидели, отсюда и в лес опосля ушли!

– Да ты не ярись, Ефим, – мирно заметил старик. – Давай лучше на пару поищем. Коли твой малец здесь за два часа семь самородков нашёл – нешто мы вдвоём один не сыщем до темноты? После этого и дело кончено будет. Поснедаем, переночуем – да назад.

Делать было нечего. Ругаясь про себя самыми страшными словами, Ефим опустился на колени и принялся искать. В глубине души он опасался, что ничего из этой затеи не выйдет: где это видано, чтобы самородковое золото валялось на земле, как просыпанный горох? Может, Петька тогда нашёл какую-нибудь ямку или расковырял палкой место?.. И в самом деле, все камни, которые попадались Ефиму под руки, были серыми или коричневыми, влажными от брызг. Самыми обыкновенными.

Самородок попался случайно: подняв горсть мелких камешков, Ефим вдруг почувствовал странную тяжесть в руке. Он просеял всю пригоршню сквозь пальцы – и в ладони остался желтоватый, весь в щербинках, катышек. Ефим потрясённо рассматривал его. Затем сжал ладонь, обернулся:

– Эй, Акинфич! У меня, кажись, есть! Глянь… – и умолк на полуслове.

Прямо в лицо ему смотрело железное дуло. Дед Трофим стоял в трёх шагах, наставив на Ефима ружьё. Он был без шапки, и ветер шевелил его седые волосы. Светлые глаза смотрели серьёзно и сосредоточенно, лохматые брови были чуть сведены. Дед словно метил в опасного зверя: умело, без злости, без напряжения. И Ефим чётко и ясно понял: всё. Страшно похолодело в животе.

– Что ж ты делаешь-то, гад? – хрипло спросил он.

– Прости, парень, – спокойно ответил старик. – Надобно так.

И вдруг из-за камней стремительно поднялась огромная тень. Страшный удар отбросил старика в сторону. Ружьё вылетело у него из рук, гремя, проехалось по камням. Дед выругался, потянулся было за оружием – но второй удар опрокинул его на спину.

Ефим хотел подняться – и не мог. Ноги словно отнялись, и он беспомощно смотрел на то, как Антип наступает ногой на ружьё, поднимает его, не глядя отбрасывает в сторону, разворачивается к старику и что-то говорит.

– Антипка… – одними губами позвал Ефим, чувствуя, как сжимается от смертного ужаса сердце. Вот сейчас брат развернётся и уйдёт в тайгу… Вот сейчас растворится мороком, растает туманом… Что делать тогда?.. – Антипка… Как же так?.. Ты… как же ты?!. Постой… братка… Как же?

Он не слышал собственных слов – но Антип услышал. И всё равно сначала ловко и быстро связал старика его собственным поясом и осторожно привалил к большому камню. И только после этого шагнул к брату.

– Ну что – портки-то сухие? – услышал Ефим голос – знакомый, спокойный, чуть насмешливый. – Эко, Ефимка, – белый весь… Я это, я, не крестись.