Фотий ехал в другом возке и размышлял о том же, вернее не о самой коронации, а о том, оставят ли ему настырные францисканцы право власти в западных епархиях, подчиненных Витовту? Затем и дружил с Витовтом, затем и улещал великого литвина! Сохранить православие в западных епархиях было много трудней, чем тут, в Залесской Руси, где ничто не грозило освященному веками византийскому уставу! Но он должен был спасти Русь от латинов! Любыми путями и средствами! Лишь бы Витовт не заплатил за корону слишком дорогой ценой! Достаточно и того, что Ягайла, чтобы получить польский трон и руку Ядвиги, по сути, пожертвовал Литвой! Православной Литвой! – уточнил Фотий, поправив сам себя. Он мужественно переносил, стараясь не замечать, толчки и тряску ухабистой дороги и лишь шептал молитвы, коротая время в долгом пути.

На ночлег часто останавливались в поле, разоставляя шатры. В монастырях останавливались, строго расспросив: не болеет ли кто – или не болел ли «черной»? Безжалостная, не дающая надежды на излечение хворь была страшна всем.

Давно остались позади Русские земли, подчиненные Москве, миновали земли, захваченные Литвой, миновали Смоленск. Близились Троки.

Праздничный шум большого лагеря слышен был уже издали, когда подъезжали к Трокам. Уже на подъезде дорога загустела повозками крестьян и дворовой челяди. Везли красные ободранные туши зубров и вепрей, везли бочки пива, связки сушеной рыбы, кади с различной овощью, бочки соленых сельдей, сигов. Скоро, за очередным поворотом, показался стан, ряды палаток с гербами, со штандартами над ними, рядом с которыми, наводя порядок, разъезжали закованные в сталь рыцари. Ржание коней, шум толпы, многоязычная речь, яркие одежды татарской конной сторожи, бунчуки и знамена, кольчуги и брони, атлас, бархат и шелк парадных одежд – не поймешь: то ли войско собралось, готовое выступить в поход, то ли и верно гигантское празднество затеяно здесь, в Троках, и русское, зело не скудное посольство как-то враз умалилось, потонуло в этом роящемся множестве, в реве верблюдов, доставленных нарочито из далеких степей, в звуках труб и цимбалов, в горловом долгом крике-пении крымских караимов[14], поселенных Витовтом под Троками, которые сейчас, принаряженные, разъезжали верхами, соперничая блеском одежд с немецкими рыцарями. У самого главного моста к замку пришлось буквально пробиваться сквозь разноликую толпу, и русская конная сторожа уже заспорила с гордыми польскими панами, заступившими было им дорогу к замку. Но вот кто-то проскакал оттуда-сюда, но вот явились ощетиненные копьями Витовтовы ратники в позолоченных шлемах – личная гвардия хозяина Трок, и путь был расчищен. Юный русский князь Василий, весь красный от недавнего гнева, гордо задирая подбородок, первым проехал по гулкому под копытами коней настилу моста.

Витовт встретил дочь на ступенях замка уже во внутреннем дворе. Обнял ее, обнял Василия, примолвив: – Подрос!

По-русски Витовт говорил почти без акцента (как, впрочем, и по-немецки, и по-польски). Одцако долго не задерживал ни Софью, ни внука – махнул рукой, указуя: «Проводят!» И уже подходил к Фотию, принимая благословение русского митрополита под ревнивыми взглядами двух польских ксендзов-францисканцев, неведомо как оказавшихся рядом с князем. Замок был набит – мало сказать – набит, – переполнен народом. Приехавшие еще до Софьи великий тверской князь Борис, новгородские посадники и рязанские посланцы своего князя были размещены за городом. Впрочем, и мейстер