Удалось ли им что-нибудь изменить в истории тамошней Великой Отечественной или нет? Тоже не известно. Точно могу сказать одно: Петров их наконец-то нашел и после беседы с разъяснениями и обещаниями «верну домой» перебросил сюда. Очень вовремя перебросил. Союзники в ночь пластунской диверсии начали очередной и общий штурм Севастополя. Несколько спутали им карты пластуны; добрались-таки казачки до пушек, начали взрывать, но полегли почти все в неравной битве с подоспевшей охраной. Выжили единицы. Как они умудрились добраться до «четвертого» сквозь огненный ад, удивляться не приходилось. А дальше упрямый, хозяйничавший тогда в «автобусной кабине» Лермонтов возложив дальнейшую оборону бастиона на отрядных пулеметчиков, стрелков и артиллеристов, сам вместе с новой диверсионной группой (когда только набрать успел?) полез к черту в пасть. И началась тогда для Лермонтова невообразимая везуха. До пушек больше добраться не получилось (там переполох, стреляют), зато наткнуться на вражеский штаб запросто. Может, совершенно не дороживший своей жизнью Михаил Юрьевич решил Раглана пленить? А может, и всю верхушку захомутать? Кто его, бешеного, разберет, но только помощь из 1944-го, подключив свою авиацию в виде Ил-4, очень некстати киданула бомбу на штаб. Ну, не знали они, что там кроме вражеских начальников всех мастей еще и генерал Лермонтов с пластунами объявился.

Ладно, проехали. С кем не бывает. Зато теперь, оказавшись в буквальном смысле между двух огней, остатки союзничков (тем, кому чудом удалось вырваться) бегут от Севастополя прочь. Город спасен, осада снята, а я прямо сейчас сижу на перевязке в Собрании, где уже побывали лишившийся ноги Фадеев и раненный в щеку Кошка, и наблюдаю картины госпитального быта. Пушки и ружья стихли позавчера, но смерть и боль все еще собирают свой урожай. Вот изможденная женщина, засучив рукава и опоясавшись окровавленным фартуком, бережно перевязывает молодому офицеру раненую руку. Чуть поодаль Даша, давным-давно превратившаяся в Дарью Семеновну, ругаясь с полупьяным фельдшером, вырвала у него из рук бинты и пук корпии. Спор идет из-за умирающего, у которого ядром выбило все внутренности.

– Вас бы всех перевешать, идолов поганых! – негодует Даша. – Человеку бонбой все нутро вывернуло, а ты его тычешь в бок, как куклу, прости, Господи! Я те, пьяного черта! Погоди, дохтуру скажу!

– Это вы неправильно, Дарья Семеновна, – бубнит фельдшер заплетающимся языком. – Я даже очинно вас уважаю. А что из того, что я пьян? Я свое дело довольно понимаю.

– Понимаешь! Никакой жалости у вас нет, у идолов! Режет человеку ногу, все равно как курицу зарезал! Да и дохтуры-то ваши… При мне дохтур моему знакомому Ване Черепову всю как есть ногу откромсал, тот кричит благим матом, а дохтур его же давай бранить… «Запорю, – говорит, – если еще пикнешь».

– Так и следует, Дарья Семеновна, так и следует, потому ежели кто кричит, то бывает от этого прилив кровообращения…

Медперсонал был и остается в своей стихии, даже несмотря на то, что весь Севастополь буквально взбудоражен появлением «людей из будущего», кардинально переломивших ход войны. И не важно, что эти странно одетые солдаты и офицеры прибыли сюда в охваченную Крымской войной Российскую империю 1854 года из немного другой, советской, а некоторые и современной, но России. Идя по городским улицам, можно лицезреть удивительную картину: все нынешние защитники Севастополя в едином порыве намерены окончательно изгнать англо-французских захватчиков и их турецких подхалимов из Крыма. Изгнать, не разделяясь на царских, советских, российских. Изгнать, оставаясь прежде всего НАШИМИ воинами, всегда готовыми встать на защиту своего ОБЩЕГО Отечества.