Я отозвалась спустя полсекунды — ошеломленная и в растрепанных чувствах, но точно понимая, что мне нравится, я хочу еще.

Провела пальцами по неожиданно мягкой щетине на его щеке, коснулась теплой кожи на шее. Костя зарылся пальцами в мои волосы, и его губы, сначала нежно, а потом все настойчивее давили на мои, раскрывали их, вовлекая меня в водоворот чувств. Эта острота первых прикосновений, узнавания друг друга, знакомства — на уровне чуть глубже, чем просто разговоры, на каком-то доисторическом, бессловесном — я почти забыла, как это бывает.

Я почти забыла, как это вообще — целоваться наяву.

Оказывается, так остро чувствуешь стук собственного сердца и отзывающегося на него чужого. По рваному дыханию понимаешь, что с мужчиной, которого касаются твои губы, происходит такое же безумие, что с тобой. Его вкус, запах, тепло и жизнь вливаются в тебя вместе с дыханием через приоткрытые губы. И вместо простого обмена приятными касаниями случается нечто большее — рождается близость и тепло.

Я потерялась в ошеломительных ощущениях, но всего одна мысль — я целых три года не целовалась по-настоящему! — вдруг заставила меня застыть. Замерзнуть.

Очнуться.

Вспомнить как скучали губы по поцелуям Дениса спустя всего неделю после его смерти. Как я плакала, виня себя за то, что думаю о такой ерунде.

Как он пришел и целовал меня.

И я тогда не поняла, чего именно мне не хватает в его поцелуях. Не хватало — жизни. Но такие, призрачные, они все равно были лучше той черной пустоты, куда я погружалась без него.

Мне было плохо, и он спас меня тогда.

А теперь, когда плохо ему — что делаю я?

Бегу от него.

К другому.

Костя остановился почти сразу, почувствовав отсутствие отклика.

Отстранился, ловя мой взгляд. Но я смотрела в едва расцвеченную огнями темноту за окнами машины и кусала губы, словно наказывая их за то, что они только что делали.

Он положил ладонь на мою щеку, повернул меня к себе, но и это не помогло.

Тогда он уперся лбом в мой лоб и тихо спросил:

— Чего ты хочешь? Скажи мне.

Я часто и неглубоко дышала, пытаясь прийти в себя и могла ответить только:

— Не знаю…

Он молчал, только его пальцы легко-легко, почти незаметно поглаживали меня по волосам, словно он и сам не понимал, что делает.

— Кость… ты потрясающий, — сказала я ровно то, что чувствовала.

— Но? — спросил он после слишком долгой паузы.

— Но я не могу. Наверное, у нас ничего не получится.

— Я понял, — ответил он, снова дав мне бесконечно долгий шанс что-то добавить.

Но я не добавила.

Зачем я выключала свет, уходя сегодня из дома?

Квартира встретила плотной живой темнотой — пульсирующей, ожидающей. Словно стоит мне войти в нее, и пути назад не будет.

Не переступая порога, я нашарила выключатель в коридоре, а потом стремительно, зажмурившись, пролетела по всем комнатам, включая везде свет. Все люстры, лампы и светильники, все гирлянды и свечи и даже подсветку на вытяжке.

Нашла по телевизору марафон «Голубых огоньков» аж с шестидесятых годов, сделала погромче и ушла на кухню варить кофе в промышленных количествах.

Я танцевала под хиты шестидесятых, гуглила экзотические рецепты кофе и была благодарна муаровой дымке недосыпа, блаженно прикрывающей от меня последствия моих решений. Пока можно было не осознавать до конца, что уехавший час назад от моего дома золотистый «камаро» больше никогда не вернется, при том, что за последнюю неделю я спала без кошмаров только в компании Кости, я старалась не допускать эту мысль в свою голову.