Некоторое время Панин оставался в коридоре один. До него наконец стал доходить смысл того, что творилось вокруг. Болезнь императрицы дала кое-кому повод для интриги против законного наследника престола Петра Федоровича и, что самое страшное, его, графа Панина, тоже пытаются втянуть в эту интригу.

Панин собрался было к своему экипажу, но в последнюю минуту заколебался. Решил, что все-таки неудобно уезжать, не навестив великую княгиню. К тому же, поразмыслив немного, нашел невозможным в настоящий момент становиться в позу, противную канцлеру. Если бы он это сделал, то непременно лишился бы доверия главнокомандующего. А потом еще неизвестно, кому после смерти государыни достанется русский трон. Великий князь хотя и законный наследник, а все ж не тот человек, каким должен быть император.

Порассуждав таким образом и окончательно успокоившись, Панин пошел к великой княгине.

Екатерина Алексеевна приняла его в простом домашнем платье. Никогда еще не видел он ее такой привлекательной. В ней все было прекрасно — и широкий открытый лоб, и тонкий с горбинкой нос, и мягкие каштановые волосы, и тонкие красные губы, и белая шея — решительно все. А глаза! Карие, с голубым отливом, они смотрят на тебя так, что невольно стушуешься…

Почему-то думалось, что великая княгиня заведет разговор о болезни императрицы, но она неожиданно заговорила о Гросс-Егерсдорфском сражении, стала расспрашивать, как все это произошло. Утолив любопытство, занялась рассуждениями о случайностях во время сражений, которые не всегда принимаются в расчет иными полководцами, в результате чего они нередко терпят поражения. При этом великая княгиня обнаружила такие познания в военном деле, что Панину, генералу русской армии, оставалось только удивляться. «А ведь она смогла бы лучше управлять государством, чем ее супруг», — подумал он.

Вдруг, прервав себя на полуслове, Екатерина Алексеевна испытывающе посмотрела ему в лицо:

— Скажите, граф, как вы относитесь к таким генералам, как князь Голицын и граф Румянцев?

Панин сделал вид, что затрудняется ответить.

— Графу Апраксину следовало бы приблизить их к себе, — сказала великая княгиня.

— Это невозможно, — ответил Панин. — Отношения фельдмаршала с Румянцевым, особенно после баталии, стали почти враждебными.

— Вот как! — удивилась великая княгиня. — Впрочем, я это поняла, когда читала реляцию. Бьюсь об заклад, что в сражении при Гросс-Егерсдорфе Румянцев сыграл далеко не последнюю роль.

— Совершенно верно, ваше высочество, — неожиданно для себя признался Панин. — Если бы не бригада Румянцева, нам бы не пришлось писать реляцию о победе.

— Постарайтесь, чтобы такие генералы стали нашими друзьями.

Панин склонил голову, выражая покорность, а сам подумал: «Говорит так, будто я уже принадлежу к кругу ее друзей».

Пора было возвращаться домой, и он стал откланиваться.

— Днями отъезжаю в армию, — сказал он, — и если у вашего высочества будут поручения, я с радостью их исполню.

— Поручения? — с некоторым удивлением переспросила великая княгиня. — Вряд ли найдутся для вас поручения. А впрочем, — помедлила она, — у меня есть письмо графу Апраксину, и если вас не затруднит…