– Мне к следователю Самбуру. Подскажите, как его найти.

– Второй этаж, направо – на двери будет табличка.

– Спасибо.

Я поднялся на второй этаж, нашёл нужную дверь и, постучав, открыл.

В просторном кабинете никого не было, кроме женщины, которая с отсутствующим выражением на лице курила папироску.

– Гражданин, вы по какому вопросу? – равнодушным тоном спросила она.

– Я к следователю Самбуру.

– Побудьте в коридоре. У товарища Самбура пока заседание в суде. Он примет вас сразу, как освободится.

– Благодарю вас.

Я снова вернулся в коридор и сел на один из ряда приставленных у дверей стульев. Жуть как не люблю оказываться в качестве просителя.

Ждать пришлось не меньше часа, пока коридор не заполнился толпой возбуждённых людей: очевидно, заседание закончилось, присутствующие на суде расходились.

К кабинету не спеша продвигались двое: высокий парень с тощей шей, торчавшей из воротника гимнастёрки, и опавшими щеками на слегка вытянутом лошадином лице – как говорится, кожа да кости, и мужчина лет сорока пяти, плотно сбитый, коренастый, с пухлой папкой в руках.

Они остановились напротив меня, и я невольно стал свидетелем их горячего разговора.

– Знаешь, Ваня, я всё понимаю, кроме одного! – жестикулируя, говорил коренастый. – Как можно настолько не уважать суд, чтобы загаживать помещение окурками и плевками, сидеть во время заседания в шапках, на глазах у всех сворачивать цигарки и курить?! В голове не укладывается…

Собеседник кивнул.

– Знаешь, после того, как обвиняемый закричал «Это не суд, а кумедь, плевать я хочу на вас», прямо руки зачесались – достать наган и кокнуть гада прямо в суде! Распустили мы обывателя, Гриша, слов нет!

– Я тут на днях был на выездной сессии ревтрибунала – так его зачем-то в местном гостеатре устроили. Представляешь: темнота, ничего не видно, суд заседает на сцене, единственный источник света – полузаваленное чем-то окно. Зрителю, смотрящему на суд, видны криво поднятый занавес, суфлёрская будка, висящие на потолке декорации и где-то в глубине сцены маленький столик и за ним три смертных фигуры, а вернее – тени. Обвиняемые, защита, обвинители – сидят на скамьях вместе с публикой, которая привыкла в этом здании смотреть всякие «комедии». Весь театр наполнен табачным дымом… Курят, не переставая, члены трибунала, обвинители и защитники, смолят обвиняемые… Люди не проникаются серьёзностью момента, полагают, что всё это какой-то фарс, дешёвый водевиль!

– Ты так красиво расписал всё, – хмыкнул Иван, скорее всего, тот самый следователь Самбур. – Тебе бы статью в наш еженедельник написать.

– Так я и напишу! – горячась, воскликнул коренастый. – Сегодня же напишу и отправлю в редакцию «Советской юстиции». Ну, а напечатают или нет… вопрос совести товарищей из газеты. Но превращать в балаган наш суд – не могу и не позволю! Душа болит.

– Ладно, бывай! – Иван пожал коренастому руку. – А со статьёй не затягивай. Надо бить всякую сволочь и делом, и печатным словом!

Его взгляд упал на меня.

– Товарищ, вы ко мне?

– Если вы следователь Самбур, то к вам, – поднялся я.

– Да, это я. Заходите, – коротко бросил он.