— Вы же знаете Андре, — возразил Паскаль. — Она всегда сначала все принимает слишком близко к сердцу, а потом успокаивается. Если Андре уедет по доброй воле, не сомневаясь в моей любви, с верой в будущее, разлука будет не так страшна!

— Как же она может не сомневаться, верить и тому подобное, если вы так легко отпускаете ее! — Я удрученно посмотрела на Паскаля. — В общем, только от вас зависит, будет она безумно счастлива или чудовищно несчастна, и вы выбираете для нее несчастье!

— Эх! Как вы умеете все упрощать!

Паскаль поднял обруч, который какая-то девочка запустила ему под ноги, и ловко бросил ей обратно.

— Счастье, несчастье — это, прежде всего, вопрос внутренних установок.

— У Андре сейчас внутренние установки такие, что она будет плакать целыми днями, — рассердилась я. — У нее не такое рассудительное сердце, как у вас! Если она любит человека, то испытывает потребность его видеть.

— Почему надо терять разум от того, что любишь? Терпеть не могу эти романтические предрассудки. — Он пожал плечами. — Не так уж важно присутствие в физическом смысле. Или оно перевешивает все остальное.

— Возможно, Андре — романтическая девушка, возможно, она не права, но если вы ее любите, то должны постараться ее понять. Увещеваниями вы ее не измените.

Я беспокойно взглянула на клумбы с шалфеем и гелиотропами и вдруг подумала: увещеваниями я Паскаля не изменю.

— Почему вы так боитесь поговорить с отцом? — спросила я.

— Это не страх.

— А что же?

— Я объяснил Андре.

— Она ничего не поняла.

— Надо знать моего отца и отношения, которые у нас сложились. — Паскаль поглядел на меня с укором. — Сильви, вы же знаете, что я люблю Андре, правда?

— Я знаю, что вы готовы довести ее до отчаяния, лишь бы не расстраивать отца. Но, в конце-то концов, — я уже начала терять терпение, — он же догадывается, что вы рано или поздно женитесь!

— Если я обручусь таким молодым, он примет это в штыки: плохо подумает об Андре и перестанет меня уважать. — Паскаль снова посмотрел мне в глаза. — Поверьте! Я люблю Андре! Я бы ей не отказал в этой просьбе без серьезных причин.

— Я их не вижу.

Он силился подобрать слова, потом беспомощно махнул рукой:

— Мой отец — старый, усталый человек, стареть так грустно!

— Попытайтесь хотя бы объяснить ему ситуацию! Пусть он поймет, что Андре не вынесет этой ссылки.

— Он ответит, что все можно вынести. Знаете, отец очень многое вынес сам. Я уверен, он решит, что эта разлука к лучшему.

— Но почему?

Я чувствовала в нем такое сопротивление, что мне даже стало страшно. И все-таки у нас одно небо над головой, одна правда!

Меня осенило:

— А с сестрой вы говорили?

— С сестрой? Нет. Зачем?

— Посоветуйтесь с ней. Может, она придумает, как представить все это отцу.

Паскаль помолчал.

— Моя помолвка затронула бы ее еще больше, чем отца.

Я вспомнила Эмму: высокий лоб, темно-синее платье с белым пикейным воротником и собственнический тон, каким она разговаривала с Паскалем. Все ясно. Нет, Эмма не союзница.

— А, так это ее вы боитесь?

— Почему вы не хотите понять? Я не могу причинить боль ни отцу, ни Эмме после всего, что они сделали для меня. По-моему, это естественно.