«Ничего, до свадьбы заживёт», – усмехнулся лесной бог, продолжив волшбу.

В руках у него возникла чаша с горкой парно́й печени, и большой кувшин с кровью. Все это было точь-в-точь как у того порося, что бился в истерике у ног подростка, заполняя истошным визгом терем.

Яробор шагнул ближе и сунул этому подростку чашу с печенью.

– Ешь.

– Сырое? Я не смогу, – ответил Женя, и у него на глаза навернулись слезы.

«Ну, точно девка», – подумалось лесному богу, отчего он плюнул на пол.

– Ешь! Не то голову отрежу!

Отрок испуганно схватил печёнку и стал давиться ею. Печень была жёсткая и никак не давалась зубам. Ряженый лишь выдавливал из неё мякоть, сгорбливаясь от накатывающих рвотных позывов.

– Я не могу, – послышался сдавленный голос Настьки, и женщина, зажав рот руками, быстро убежала на улицу.

Яробор ухмыльнулся, а Женя вялыми движениями пытался грызть печень дальше.

– Хватит, – буркнул хозяин терема и сунул отроку под нос кувшин с кровью. – Пей!

– Я не могу, – сиплым голосом повторил голый подросток, по подбородку, груди и коленям которого текла багряная жидкость.

– Пей, а то заставлю вены вскрыть, и свою пить будешь.

Яробор сунул кувшин так сильно, что зубы Жени звякнули о глиняный край. Он начал давиться кровью вперемешку с соплями и слезами.

Но надобно колдовать дальше. Дождавшись, когда кувшин опустеет наполовину, Яробор поставил его на пол и снова хлопнул в ладоши, создавая на этот раз добротный морок. По телу притихшего порося пробежала едва заметная волна морока, а потом кожа его вспучилась и распалась, явив голые ребра, торчащие из кровоточащей раны. Рана была словно человечьими зубами заживо прогрызенная.

– Ни хрена себе, – скороговоркой выпалил Антошка, шарахнувшись в сторону, но Яробор ещё только начал колдовать и потому довольно ухмыльнулся.

Кожа на теле и лице Жени побелела и стала как у давешнего Бледнеца́. Глаза налились кровью, а потом вспыхнули алым огнём. Сквозь кожу на груди, аккурат над сердцем, тлеющим углём проступил знак, высвечивая тонкие подкожные жилки. Большая пятиконечная звезда в круге, а по её краям символы. То оказалось имя бесовки. Лилитурани-Пепельный-Цветок. Знак был подлинным. Яробор лишь подсветил его.

Женя продал душу. Продал в обмен на чистую любовь, но бесовка обманула его, заставив любить не тех. Заставив любить безответно и горестно, обрекая на вечное рабство. Хотя мужеложцем он и без того был.

Яробор сплюнул ещё раз. Отвратно для него сие.

Но надо колдовать дальше. Яробор сжал пальцы щепоткой, и изо рта Жени стали доноситься хрипы, перемешенные со звериным рычанием, как у того, кто речи лишён.

Лесной бог отошёл назад и пристально взглянул на сие действо. Не хватает чего-то для полноты. Он сделал жест дланью, и Женю откинуло на стену, ближе к потолку, где отрок остался сидеть, словно пол и стена поменялись местами. А следом туда же скользнул порося. По белену срубу широким потоком потекла кровь.

– Ну, ты прям Спилберг, – донёсся голос Антошки. – Точняк по системе Станиславского. Оскар за спецэффекты и лучшую режиссуру.

– Ага, – буркнул Яробор, – иди сюда.