Хуже всего было, когда мне пришлось пройти недельную подготовку в месте, расположенном в нескольких часах езды от Сан-Антонио. Там я усвоил такие бесценные навыки, как умение обращаться с оружием (я получил медаль снайпера за точность стрельбы из винтовки) и проползать по-пластунски под колючей проволокой, в то время как настоящие пулеметные пули свистели над головой (по крайней мере, нам сказали, что пули настоящие – проверять никто не решился).
В ту досмартфонную эпоху у нас с Мэрилин не было вообще никакой связи на протяжении этих семи дней. По возвращении я узнал, что на следующий день после моего отъезда у нее случился острый приступ аппендицита. Ее увезли в военный госпиталь на срочную операцию, и о наших детях заботились армейские служащие.
Через четыре дня после операции главврач хирургического отделения навестил Мэрилин дома и сообщил: гистологическое исследование показало, что у нее рак кишечника, и потребуется удаление большей части толстого кишечника. Он даже нарисовал ей, какие части кишечника предстоит удалить, чтобы она передала мне.
Когда на следующий день я вернулся домой, меня потрясли и сами новости, и рисунки хирурга. Я поспешил в госпиталь и получил снимки гистологического исследования, которые заказным письмом отослал друзьям-врачам на Восточном побережье. Все они дружно ответили, что у Мэрилин доброкачественная карциноидная опухоль, которая не требует никакого лечения. Даже теперь, пятьдесят лет спустя, когда я пишу эти строки, меня охватывает сильнейший гнев на армейских врачей, которые не удосужились известить меня и рекомендовали серьезную и необратимую операцию по совершенно безобидному поводу.
Теперь все это осталось позади. Мы смотрели на горы и светло-синие воды в этом новом для нас месте, и я испытывал трепет и облегчение, видя Мэрилин снова оживленной и энергичной. Я бросил взгляд в сторону Калуа и Ланикаи. Селиться там – ужасно непрактично: мы были очень стеснены в средствах, а армия предлагала недорогое жилье в Шофилдских казармах. Но я был очарован этим местом не меньше Мэрилин, и через пару дней мы сняли маленький домик в Ланикаи, в одном квартале от самого чудесного на свете пляжа.
Пляж Ланикаи навсегда поселился в сознании каждого из нас. Он был и остается самым красивым из виденных нами мест, и с тех пор всякий раз, как нам случается гулять по пляжам с мелким, но не рассыпчатым песком, мы переглядываемся и говорим: «Как в Ланикаи».
Долгое время после отъезда с Гавайев мы регулярно приезжали на этот пляж; сейчас, увы, он сильно разрушен волнами. Мы прожили там год, а потом узнали, что одного адмирала неожиданно перебросили служить в южную часть Тихого океана и его дом на прилегающем пляже Каилуа сдается в аренду. Мы сразу же сняли его и жили теперь так близко к воде, что я мог заниматься серфингом или плавать с маской, даже будучи на дежурстве: когда мне звонили по телефону, Мэрилин подавала мне сигнал с веранды, размахивая большим белым полотенцем.
Вскоре после прибытия мы получили приветственные письма от трех генералов – с Гавайев, из Германии и Франции. Каждый из них был рад видеть меня в своей части. Первоначальная путаница с моим назначением привела к тому, что многие наши пожитки затерялись где-то на полдороге, так что мы буквально начали все с нуля – за один день купили всю мебель и постельное белье на гаражной распродаже.