— Сейчас механика заменим и в бой, — мрачно отозвался командир машины. — Танк исправен, стоять не имеем права. Вам, может, помочь, товарищ полковник?

— Обойдусь без помощи. Воюйте!

Об этом узнали во всей бригаде, посмеивались. А капитан Калугин, который командовал той машиной, так и не был награждён за успешное наступление.

Сейчас этот случай промелькнул в памяти Андрея Шестакова. Заняв место наводчика, он ловил в прицел танк командира бронетанковой роты. Длинноствольная пушка с массивным дульным тормозом тоже целилась в его машину.

— Бей, комбат, — шептал механик Никита Пименов. — Он нас со ста шагов насквозь просадит.

— Дорожка! — перебил его Шестаков, давая команду сделать короткую остановку для выстрела.

До немца было метров сто пятьдесят — расстояние пистолетного выстрела. Ни Шестаков, ни фриц не промахнутся. Но командир Т-4 успел укрыться за наметённым сугробом. Шестаков видел лишь плоскую башню, защищённую дополнительной бронёй, а «тридцатьчетвёрка» комбата была как на ладони — даже секундное промедление могло стать гибельным.

Капитан выстрелил, толком не прицелившись, больше надеясь на свой опыт, чем на оптику. Болванка, вылетевшая со скоростью восемьсот метров в секунду, смяла лист дополнительной брони, опоясывающий башню Т-4, и прошла вскользь.

Удар сбил прицел наводчика, и ответный кумулятивный снаряд врезался в мёрзлую землю. Огненная струя, шипя, прожигала снег. Вспыхнули прошлогодняя трава и куст боярышника, подняв клубы искрящегося дыма.

Обер-лейтенант, отброшенный ударом от панорамы своей командирской башенки, торопил наводчика. Тот был контужен, но снова наводил орудие. Шестаков, как и весь его экипаж, понял, что на этот раз немец не промахнётся.

— Уходим!

Куда уходить, сержанту Пименову объяснять было не надо. Сжигая сцепление, он рванул машину на полном газу, уходя от смертельного снаряда. Над башней «тридцатьчетвёрки» пронёсся кумулятивный заряд, способный мгновенно воспламенить машину.

— Дорожка!

«Тридцатьчетвёрка», пролетев десяток метров, встала как вкопанная. Комбат целился быстро. Но в эти секунды экипаж отчётливо услышал звуки, доносившиеся снаружи: лязганье гусениц, звонкие выстрелы пушек, крики обгоревшего танкиста, порывы степного ветра и скрип снега под чьими-то валенками. Возможно, последние звуки в этой жизни.

Оба танка выстрелили почти одновременно. Шестикилограммовая болванка врезалась в основание башни немецкого «панцера», бронебойный снаряд Т-4 (кумулятивных уже не оставалось) ударил в орудийную подушку «тридцатьчетвёрки». Оба снаряда не пробили броню. Но у «панцера» заклинило башню, а удар немецкой болванки смертельно ранил наводчика и контузил заряжающего в экипаже комбата.

Андрей Шестаков выдернул из боеукладки снаряд и, загнав его в казённик, нажал на педаль спуска. Пройдя сквозь снежный гребень, болванка ударила в верхнюю часть брони и прошила её насквозь. Из открывшегося люка выскочили двое немецких танкистов, затем появился обер-лейтенант с маузером в руке.

Он проиграл этот бой, его танк горел, но и русской «тридцатьчетвёрке» досталось крепко. Двигатель не работал, из-под жалюзи шёл дым. Обер-лейтенант в распахнутой куртке бежал навстречу врагу, стреляя из маузера. Офицера догнал механик-водитель и повалил в снег.