Основная выпивка начиналась вечером, хотя Уилсон мог пропустить глоток виски, чтобы начать или преодолеть трудное место. Он не только сочинял шесть или семь страниц текста, но и находил ежедневно время на то, чтобы ответить на письма и вести дневник, где помимо набросков для прозы и эссе описывал во всех физиологических подробностях свои сексуальные отношения с женщинами. (Уилсон сменил четырех жен и бесчисленное количество любовниц и ухитрялся нравиться женщинам, несмотря на малопривлекательную внешность – он был невысокий и толстый.) Он не желал тратить время на темы, которые его не привлекали, и хотя всю жизнь бился с нуждой, мог гордиться, что даже для заработка не писал о том, к чему был равнодушен. «Писать то, что тебе интересно, да еще ухитриться получить за это деньги от издателей – тут требуется расчет и немалая ловкость».
Джон Апдайк (1932–2009)
«Я бы мог писать тексты для рекламы дезодорантов или для наклеек на бутылочки кетчупа, если бы это понадобилось, – сказал Апдайк в интервью Paris Review в 1967 г. – Чудо превращения зарождающейся идеи в мысль, мысли в слово, а слов в чернила, металл, печатные буквы, всегда будоражит меня».
Большую часть своей писательской жизни Апдайк снимал небольшое помещение над рестораном в центре Ипсвича, штат Массачусетс, и там писал каждое утро по три-четыре часа, успевая создать в среднем три страницы за день.
«К полудню снизу проникали запахи пищи, но я старался продержаться еще около часа, прежде чем полз вниз, одурманенный сигаретами, за своим сэндвичем», – вспоминал потом Апдайк. В интервью 1978 г. он более подробно описывал свой распорядок дня:
«Я стараюсь писать по утрам и переваливаю за полдень, поскольку и сам я, и моя жена – “совы”. Просыпаемся мы, что удачно, одновременно, и с полчаса спорим о том, кому первому читать газету. Около 9.30 я прибегаю к себе в “офис” и пытаюсь заняться творческим проектом. Затем – довольно поздний обед, а остальная часть дня как-то сама собой расходуется. В жизни писателя, как и в жизни профессора, много деловых мелочей, которые, в общем-то, и необязательны, однако, если их не делать, вскоре весь стол окажется завален бумагами. Приходится отвечать на письма и проводить переговоры, хотя я стараюсь свести и то и другое к минимуму. В отличие от некоторых моих коллег я никогда не писал по ночам и не верил, будто надо ждать вдохновения, потому что отлынивать от писательства так приятно, что едва начнешь потакать себе, рискуешь никогда уже не вернуться за стол. Итак, я стараюсь быть прилежным и аккуратным – точно дантист, который каждый день в определенное время включает бормашину, – и у меня тоже есть выходной. По воскресеньям я не работаю, а также иногда беру отпуск».
В другом интервью он сказал, что старается посвящать книге, над которой работает, не менее трех часов ежедневно, чтобы не забыть, о чем, собственно, пишет. Раз навсегда принятый распорядок дня, по его мнению, «не позволяет сдаться».
Альберт Эйнштейн (1879–1955)
Эйнштейн эмигрировал в Соединенные Штаты в 1933 г., получил должность профессора в Принстонском университете и работал там до 1945 г. День его в Принстоне проходил очень просто. Между девятью и десятью утра он завтракал и просматривал газеты. Примерно в 10.30 отправлялся на работу – в хорошую погоду пешком, а в плохую за ним заезжала машина из университета. Он работал до часа, к половине второго возвращался домой на обед и чашечку чая, после чего продолжал свои занятия дома, принимал посетителей и разбирал корреспонденцию, которую его секретарь подготавливала к этому часу. Ужинали в 18.30, после чего ученый продолжал работать и отвечать на письма. При всей своей скромности Эйнштейн пользовался в университете большой известностью, причем не только за свои открытия, но и за свою рассеянность и небрежную внешность. Ленясь ходить в парикмахерскую, Эйнштейн отпускал длинные волосы, кроме того, он считал излишним носить подтяжки и носки. На пути в университет или домой его нередко подкарауливали местные жители, желавшие лицезреть великого физика. Коллега рассказывал: «Эйнштейн по малейшей просьбе соглашался сфотографироваться с чьей-то женой, детьми или внуками и обменивался с зеваками несколькими приветливыми словами, после чего он двигался дальше, покачивая головой и приговаривая: “Опять старого слона танцевать заставили!”»