«Когда я пишу книгу, я с утра собираю себе сухой паек и прячусь на четыре-пять часов в хижине возле балки, – писал в 1981 г. американский эколог[129] и эссеист в ответ на вопрос поклонников о его манере работать. – Между книгами я беру отпуск на несколько месяцев, и тогда главным моим грехом становится меланхолическое безделье, пока я не вернусь к работе. Жить с писателем нелегко: если он не работает, он несчастен, когда работает – одержим. Во всяком случае так происходит со мной».

С утра Эбби «разогревался», куря сделанную из кукурузного початка трубку и отвечая на пару писем. Усесться за работу ему было непросто. «Ненавижу обязательства, сроки, работать под гнетом, – писал он своему редактору. – Хотя, с другой стороны, люблю получать деньги авансом и только под давлением и могу работать».

Виктор «был серьезным и вдохновенным художником, – пишет Джереми Треглоун в опубликованной в 2004 г. биографии Притчетта, – но в первую очередь он был профессиональным писателем и чрезвычайно гордился тем, что этим ремеслом зарабатывает себе на жизнь». Чтобы заработать литературным ремеслом, британский эссеист и автор коротких рассказов строго придерживался постоянного расписания. По утрам он часов в семь или в половину восьмого неторопливо заваривал чай для себя и жены и приносил его в постель вместе с утренними газетами. Поборовшись с кроссвордом в Times, он возвращался на кухню и готовил себе завтрак – единственную за день еду, которую он готовил: обычно яйца, бекон и подгорелый тост, а жене наливал еще чашку чая. Умывшись, Притчетт наконец удалялся в свой кабинет, к которому приходилось подниматься по крутой лестнице на четвертый этаж – подальше от шумной лондонской улицы.

Прежде всего он раскуривал трубку, а по мере того, как шли часы, груда обгорелых спичек вокруг него все росла. Он писал на старой разделочной доске, примостив ее на подлокотники кресла и удерживая бумаги на месте переплетным зажимом. Он работал все утро напролет и около часа спускался в столовую выпить мартини и пообедать. Возвращался к кроссворду, а затем с часок дремал в библиотеке, снова заваривал чай и отправлялся за покупками в соседние магазины. До ужина (в 19.00) он обычно успевал втиснуть еще пару часов работы и довольно часто работал также после ужина до отхода ко сну. Его слова об Эдуарде Гиббоне вполне применимы к нему самому: «Рано или поздно все великие люди делаются одинаковыми – они работают и не могут остановиться. Не теряют ни минуты. Это так угнетает!»

По свидетельству Льюиса Дэбни, из всех известных литераторов-алкоголиков его эпохи Уилсон был единственным, кто пил без ущерба для работы. А уж пить Уилсон умел. Этот критик и эссеист с готовностью опрокидывал в себя все, что под руку подвернется, включая самогон и даже чистый спирт, хотя и предпочитал пиво Molson и Johnnie Walker Red Label. Поэт Стивен Спендер вспоминает, как «в Принстонском клубе он заказывал шесть мартини и выпивал их подряд». Тем не менее похмельем Уилсон не страдал и почти не нуждался во сне. В девять утра он неизменно возвращался к работе и до трех-четырех часов дня трудился с коротким перерывом на обед – ел он прямо за письменным столом. «Нужно установить себе на день цель и придерживаться ее, – пояснял Уилсон. – Я стараюсь написать шесть страниц». (Это были удлиненные листы бумаги, он заполнял их карандашом и со временем увеличил норму до семи страниц.)