С ним на протяжении получаса общались какие-то старейшины, задавали вопросы, смотрели, как он проходит испытания. А я смотрел на Рашида, который словно впитывал каждое движение пацана, каждое нерусское слово. Каждую деталь происходящего. В какой-то момент, когда женщины заголосили, а старейшины выдали свое согласие, Ева занервничала. Скорее всего, держится из последних сил. Она должна перенести страшное – обращение своего православного сына в исламскую религию, должна молчать, как молчат другие женщины. Но в какой-то момент она не выдерживает, когда Данилу поднимают с колен, заканчивается молитва и появившийся врач приглашает Данилу за ширму.

Она хочет схватить Рашида за руку, но я оказываюсь быстрее. Отстраняю, за что получаю благосклонный кивок хозяина.

— Проследи, чтобы она не дергалась

Ева качает головой, молит взглядом, но я удерживаю ее одной рукой чуть выше локтя, затем второй, когда ее истерика начинает набирать обороты.

— Как ты мог это допустить? — шепчет она еле слышно. И, не будь я так близко, вряд ли бы расслышал. – Они теперь никогда его не отпустят. Все они.

Я мельком смотрю на море глаз, направленных на ширму, за которой Даниле делают мусульманскую процедуру.

Ева дрожит, мои пальцы еле-еле терпят, чтобы не стереть слезы сее щек.

— Отпусти, не трогай меня больше. Никогда не трогай, – еще один шепот, и она вырывается. Встает с колен и во все глаза смотрит на вышедшего из-за ширмы старейшину, который поднял руки вверх и прогаркал что-то о новом сыне Аллаха, о мальчике, который сегодня стал мужчиной.

Еву наконец пускают к сыну, а Рашид на радостях закатил настоящий пир. Всех приглашают на задний двор, где столы уставлены восточными блюдами, на которые тут же налетают все. Курят кальян на подушках, смотрят, как танцуют девушки, расслабляются по полной.

А я собираюсь вмешаться, теперь мне нужно только развести Рашида на разговор, который либо все уничтожит, либо даст мне хороший шанс. Оставив Еву плакать рядом с Данилой, который сидит и пытается прийти в себя, я отхожу в туалет и снимаю с себя все лишнее. Достаю заранее приготовленный костюм и тут же переодеваюсь. Внутри все кипит от злости, хочется просто прирезать Рашида и всех, кто здесь находится, но я стараюсь взять себя в руки. Теперь мне нужно только не злить Рашида, а надавить на его больное место и предложить то, чего он давно так жаждет.

Стоит выйти из туалета, как меня обращаются все взгляды местной элиты. Еще бы, я выгляжу клоуном в этом храме. Но я не теряюсь. Подмигиваю, кому нужно, беру с подноса пахлаву и довольно вальяжно прохожу в зал, где проходит основное празднество. Данилу, с трудом передвигающегося на своих ногах принесли сюда, а Ева стоит рядышком, слепо рассматривая восточный танец. Ее глаза стали как два рубля, когда я делаю несколько шагов вперед и пристраиваюсь сзади, начиная делать несколько восьмерок. Девушка заметив меня, пугается, отскакивает. Я корчу моську и широко улыбаюсь охеревшему от такой наглости Ибрагимову.

— Убить его! – тут же кричит он и на меня наставляется пара десятков стволов разной длины. В такой момент впору обосраться, но я только шире улыбаюсь.