– Врет. Брешет, как нанятая.

– Из чего вы такое заключение вывели? – бесстрастно отозвался Минаев. – Основания?

– Я с ним полтора года воевал вместе, – сказал я. – В одной железной коробке, и, смею думать, знал его насквозь. Полное впечатление, что она о ком-то другом рассказывала, не о нем. В жизни он так себя с девушками не вел. Я, конечно, на его свиданки с девушками с фонарем следом не ходил, но манеру его знал. Любил говаривать: «Чем славен одессит в обращении с прекрасным полом? Галантным обхождением в первую очередь». Вот и вел себя соответственно. Ну а уж на прогулку с красоткой флягу самогона брать и высасывать досуха, а потом девушку под куст хамски валить… Совершенно не в его манере. И главное… За столом он сидел рядом со мной. И чем хотите клянусь: никакой фляги он не наливал. Вы мне верите?

– Я вам во многом верю, – проворчал Минаев. – Только мою веру к делу не подошьешь…

– Но не думаете же вы, что она могла здоровенного, сильного парня… – не унимался я.

– Не думаю, – сказал Минаев. – Но и в третьего… или третьих не верю. Не так людей топят, ох, не так… И пистолет у него эти «третьи» непременно забрали бы – хотя бы ради четырех массивных золотых накладок на рукоятке. И сам он утопиться никак не мог – так аккуратно лечь и голову в воду сунуть. Будучи, по вашим словам, скорее полпьяна, чем вдрызг. Ох, странное дело… Ладно, посмотрим, что вскрытие покажет. А эта Алеся… Какие бы я тут странности нюхом ни чуял, предъявить ей нечего. Совершенно нечего. Согласны?

Я угрюмо кивнул. Для себя давно уже сделал вывод: странностей в этой деревушке хоть отбавляй, но их не переложишь ни на язык прокурорских протоколов, ни вообще в ясные и убедительные человеческие слова. А значит, и с Минаевым о них не поговоришь – ему нужно только то, что можно положить на бумагу…

– Товарищ капитан, – пришло мне в голову. – Это не мое дело, конечно, но почему вы не допросили старуху? Лявониху?

– На предмет?

– Ну… Хотя бы затем, чтобы подтвердила или опровергла показания Алеси: в расстроенных чувствах она домой пришла или нет, плакала долго в подушку или нет?

– И что бы это нам дало? – почти ласково спросил Минаев.

Я убито молчал.

– Ничего бы это нам не дало, – сказал Минаев. – Потому что понял я эту обаятельную бабулю едва ли не сразу, как увидел. И не сомневаюсь: с милой улыбочкой подтвердила бы все, что Алеся нам ни преподнесла. Что рыдала она день и ночь. Что в здешней речке живут русалки, и это они вашего сержанта утопили. Повидал я таких бабуль – обаяние бьет из каждой морщинки, а в душу лучше не заглядывать…

– Я тоже, – сказал Шалин (надо полагать, ему прискучило молчать). – В сорок третьем одна такая мне чуть нож в спину не загнала. Тоже вроде вашей: улыбка на улыбке, в каждой морщинке своя смешинка… А оказалось, оба сыночка у нее служили в полицаях, в крови по уши, и сама она с дедом из раскулаченных, и жили они по чужим убедительным документам. Хозяев этих документов дед преспокойно зарезал, причем бабка помогала, за ноги держала. Тяжелая была история… Ну, товарищ капитан, какие ваши дальнейшие действия? По моей линии я ровным счетом ничего не усматриваю…