Ольга сначала смеялась, говорила, что это мракобесие, а теперь, после долгих безуспешных попыток, готова была идти куда угодно, хоть к чудотворной иконе, хоть в крестовый поход.

Сегодня председатель суда поймал ее, завел в уголочек и, ласково улыбаясь, попросил, чтобы она не обижала судью, ибо та – кормящая мать. Ольга знала, что завидовать нехорошо, но все же тягостно было целый день видеть перед собой женщину, одаренную счастьем материнства. Она притворялась сама перед собой, что искренне рада за судью, а думать могла только об одном – почему Ирине все, а ей – ничего. Чем она хуже?

Ольга злилась и на Ирину, и на себя саму, что не может быть великодушной, и эти противные бесполезные мысли выматывали ее, не давали сосредоточиться на процессе.

Впрочем, какая разница? Ирина Андреевна – судья грамотная, дотошная, и, похоже, материнство не слишком отразилось на ее интеллекте. Вела процесс безупречно, так что Ольга, может, и рада бы придраться, да не к чему. Формальности соблюдены, и это главное. Фельдман что-то темнит, недоговаривает, но это его личное дело. Свое он все равно получит.

Миновав самый ветреный участок пути вдоль набережной, Ольга хотела свернуть на улицу Пестеля, но тут ее неожиданно окликнула какая-то женщина.

Ольга присмотрелась, но в сумерках, сквозь густой снег, лицо было не разглядеть.

– Я сегодня была в суде, – сказала женщина тихо.

Ольга неопределенно кивнула. Сегодня в суде было много народу, и она не запомнила лиц.

Из-за плохой погоды люди шли быстро, почти бежали, толкали их, как досадное препятствие, и женщина сказала «я вас провожу» так уверенно, что Ольга неожиданно для себя согласилась.

Взявшись под руки, как подруги, они быстро зашагали к метро. Ольга искоса поглядывала на свою спутницу. Это была высокая статная женщина, одетая очень просто, но добротно и по погоде. В сумерках и из-за капюшона, надетого поверх вязаной шапки, трудно было понять, молода ли она и красива ли, и это немного тревожило. «Будто с призраком общаешься!» – усмехнулась Ольга.

– Семен ни в чем не виноват, – сказала женщина, и Ольга пожалела, что позволила ей идти рядом. Вдруг сумасшедшая?

Она осторожно высвободила руку.

– Не волнуйтесь, я не собираюсь нападать на вас, просто такая ситуация… Я хотела дать показания, но Семен категорически запретил мне это делать.

– Послушайте, – Ольга пыталась говорить мягко, – в том, что Фельдман лишил жизни Пахомова, сомнений ни у кого нет. Его чистосердечное признание подкреплено весомыми доказательствами, и он сам ни разу от своих слов не отказался. С этим вы согласны?

– Да, все так, только я знаю очень важную вещь… В частности, почему он понесся к Пахомову на ночь глядя.

– И вы хотите рассказать на суде эту вещь?

– Нет! Да! Не знаю…

Они дошли до арки в высоком сером доме и завернули в нее. Здесь оказалось сухо, ветер не задувал, а над головами покачивался большой чугунный фонарь с молочно-белыми стеклами, но арка освещалась только тусклой лампочкой, горящей над входом в дворницкую.

Женщина подошла к огоньку, сняла капюшон, и Ольга разглядела, что ей лет тридцать с небольшим, и она красива яркой здоровой красотой в духе Нонны Мордюковой.