Над Красной площадью истаивал летний вечер. Теплый, но не чрезмерно, несущий прохладу после жаркого дня, расцвеченный последним оранжевым сиянием заката — он был именно таким, какого хотелось выпускникам московских школ, собравшимся на Красной площади. В этом году, как и в предыдущем, как и год спустя, юноши и девушки московских школ после выпускных экзаменов собирались на Красной площади. Это традиция, ее нельзя не поддержать. Учитывая времена, все было очень скромно: вчерашние дети, которые и робели перед наступающей взрослой жизнью, и желали, чтобы она поскорей настала, — они ни за что не нарушили бы это смутное и возвышенное чувство буйными выходками. Зато было много улыбок, и дружеских шуток, и воспоминаний об экзаменах — этом первом трудном барьере, который удалось успешно преодолеть. После захода солнца на площади оставалось светло от белых передников — элемента школьной формы, перешедшего к советским девушкам от дореволюционных гимназисток. Они и напоминали сейчас гимназисток — скромные, застенчивые, чистые…
Сперва вскрикнула одна девушка. Вскрикнула скорее даже не испуганно, а удивленно. В этом крике чувствовалась боль, но не такая, как если тебе намеренно сделали больно и ты пытаешься отпугнуть злоумышленника, а как если нечаянно наступили на ногу в трамвае:
— Ай! Не толкайтесь!
Вскрикнула другая — по соседству. Этот крик получился отчаяннее, болезненнее и больше напоминал вопль.
— Что же это такое? У вас что-то острое в кармане!
Первая девушка схватилась за место на боку, которое все еще саднило. Ощутив под пальцами что-то мокрое, она все еще не могла разобраться в сути происшествия. И только машинально вытерев руку о передник и увидев на нем темные пятна — поняла… Голова закружилась так, что девушка едва устояла на ногах: не столько от внезапной кровопотери, которая уже давала о себе знать, сколько от невозможности осмыслить происходящее. Ведь это невероятно: праздник, теплый вечер, Красная площадь, все добрые, веселые, и вдруг кто-то хочет тебя ранить. Может быть, даже убить? Убить тебя, у которой врагов-то никогда не было, которую все любят, и дома, и в школе, — этого просто не может быть…
Но это было. Уже отдельные крики и стоны сливались в один разноголосый вой, уже возникала давка, уже люди, которые, на свое счастье, оказались на краю площади, бежали прочь по улице 25 Октября. Количество собравшихся на площади людей увеличивало общее смятение: в одной части толпы не понимали, что происходит в другой, и от этого происходящее казалось вдвое страшнее. Но оно и само по себе было страшным, алогичным: группа хулиганов проталкивалась сквозь толпу и колола финскими ножами ни в чем не повинных московских девушек и парней. Парни пытались защищать девушек, давать отпор нападавшим, но у них не было оружия, а приемами единоборств в те спокойные годы почти никто не владел…
В результате бандитской акции две девушки скончались от полученных ран. Пятнадцать девушек и юношей были ранены. Костя Меркулов, в ведение которого попало дело об этом преступлении, поразился его жестокости и видимой бессмысленности. В самом деле: пострадавшие учились в разных школах Москвы, никогда не встречались между собой, выбор их, очевидно, был случаен. Их ранили и убивали просто из желания ранить и убивать. Что же это за маньяки орудовали на Красной площади? Возможно ли отыскать мотив их преступного поведения?