Но по-прежнему под вопросами оставались убийство адвоката Каревой и отключение больного Лейкина от аппарата дыхания, случившееся в клинике НИИ нейрохирургии имени Бурденко.

После убийства адвокатессы новых требований от Ганичевой или Акулова не поступало. Однако Иван Андреевич знал, что это не конец, и не спешил радоваться затишью. Затишью — перед грозой? Знать бы, какой будет эта гроза! Какое новое средство изберет противник, чтобы выбить из рук оружие… Да нет, при чем тут оружие — документы! Документы на землю колхоза «Заветы Ильича». Все, что от него требуется. Всего-то…

Иван Андреевич спал мало и плохо. Обязанности свои на председательском посту исполнял добросовестно, однако без прежнего воодушевления. Семена, сельхозтехника, корма для скота… Повсюду неотступно следовало за председателем темненькое со-ображеньице: для кого стараюсь? Уж не осилят ли колхоз бандиты? Не одни, так другие… И пойдет прахом все его хозяйствование. Ловя себя на этом соображении, Иван Андреевич норовисто встряхивал головой и припоминал изречения мудрых людей, способные результативно противодействовать этим мыслям, от которых опускались руки. Человек знает о своей смертности, но живет так, будто он бессмертен. Делай, что должно, и пусть будет, что будет. Мудрые изречения не утешали, зато помогали принять свою участь во всей ее невеселой целокупности. Это не означало, что нужно было, как покорной овечке, склонять шею под нож. Это означало понимание того, что мир стал резко враждебен для честных людей и, чтобы выжить в нем, придется прилагать усилия. Ну так что же? Не зря ведь он унаследовал от предков фамилию Бойцов. Не горюй, Ванюша, еще повоюем!

Иван Андреевич строго-настрого проинструктировал односельчан на предмет оборонной безопасности. «Сейчас Горки Ленинские — осажденная крепость, — внушительно произносил он. — Следите за каждым своим шагом». Двери запирать, незнакомых людей в дома не пускать. О посторонних, настойчиво отирающихся на территории колхоза, докладывать лично ему. Детям не позволять болтаться по окрестностям: хорошо бы провожать их в школу и встречать.

Конечно, трудновато в условиях сельской местности выдерживать такой жесткий режим, но придется смириться с печальной неизбежностью. И утешаться тем, что это, скорее всего, ненадолго: олигархи увидят, что с ними не желают иметь никакого дела, и отстанут.

— Одни отстанут, другие набегут, — скептически хмыкал Иван Андреевич в ежевечерних разговорах с Ладой, которой он выкладывал свои соображения откровенно, как есть, без изъятия. — Если уж повадились, не остановятся. Видишь, Ладушка, какое несчастье — из бедняков да превратиться в богачей! Сидя на подмосковной землице, мы — богатеи, хоть повседневных благ цивилизации у нас от этого не прибавляется. А когда эта землица перестанет быть в такой цене — кто скажет? Может, никогда. Может, не при нашей жизни. Что ж нам, всю жизнь воевать?

— Тш-ш-ш, — останавливала его Лада, — Прохор слышит.

Прохор спал в соседней комнате, тяжелая, из натурального дуба дверь была плотно закрыта.