– Знаете, что странно? – вдруг спросила Илона. – Я отлично помню, что было сорок лет назад, но забываю, что случилось вчера или несколько часов назад. Как скоро я забуду свою прошлую жизнь?

Рита не знала, что ответить. Она вдруг испытала острое чувство вины перед этой пожилой женщиной. Илона страдает по-настоящему, а для нее, Риты, дело о близнецах – всего лишь работа.

– Но почему же акушерка не сказала, что Лера Качалкина – это Валерия Краснопольская? – Рита спросила это специально, чтобы не отвечать на неудобный вопрос. Она отлично понимала, что ответить по существу Рогозиной нечего, она ведь знать не знала ни Лаврину, ни ее дочь.

– Наверное, она ее просто не узнала? – пожала плечами Илона.

– Знаете, а ведь я об этом совсем не подумала. И дочь ее, насколько я знаю, умерла через пару лет после той истории.

– И что теперь будет? – Илона испытующе глядела на нее.

– Трудно сказать. Я передам информацию капитану Фисуненко.

– Послушайте, Марго, а как там Тоня? Что я могу для нее сделать?

– Вы правда этого хотите?

– Тоня – такая же пострадавшая, как я.

– Илона Денисовна, вы действительно в это верите?

– Она хорошая, Тоня. Вы не знаете, как она мне помогала и держала в секрете мои проблемы, как Сережа и Евгеша.

– Евгеша погибла, помните?

– Тоня не могла иметь к этому отношения! Может, мне написать какую-то официальную бумагу. Как это называется… ходатайство, кажется?

– Хорошо, я спрошу у Фисуненко.

– Спасибо. Я бы хотела, чтобы Тоня вернулась.

– Вы серьезно?

– Я ей доверяю. А на свете, Марго, осталось совсем мало тех, о ком я могу такое сказать!

Байрамов запретил Рите читать газеты: там писали такую ересь об Илоне и Сергее, что она каждый раз расстраивалась. Игорю надоело выслушивать ее жалобы.

– А чего ты хотела? – взорвался он наконец. – У них же нет никаких сведений, одни слухи! Рогозина комментариев не дает. Сергей, конечно, мог бы поделиться кое-какими сведениями, но, возможно, он полагает себя не вправе говорить о том, что его не касается. И только Валерия Краснопольская с удовольствием рассказывает, как Илона преследовала ее, ревнуя мужа, как они с Рамазановым испортили ей жизнь, «сослав» в провинцию, и как она, разочаровавшись в любви и страдая от послеродовой депрессии, вынуждена была отдать новорожденного мальчика жадной до денег акушерке!

– А о Тоне что она говорит? Признает, что выбросила в мусор?

– Нет, разумеется! Валерия утверждает, что ничего не помнит о том, что произошло в тот день, когда она вышла из роддома с ребенком на руках.

– Вот дрянь…

– Она отличная актриса! Валерия заявила, что позже, придя в себя, искала девочку и даже хотела вернуть сына, но акушерка якобы отказалась признавать, что вообще с ней знакома, и выгнала взашей. Она ведь действительно не знала, кому акушерка отдала мальчонку – это, пожалуй, единственная правда среди всей лжи, которую Краснопольская исторгла из себя за последние десять дней. Еще она утверждает, что добивалась встречи с Антониной. Заметь – не с Алексеем: по-видимому, его она боится!

– Они встретились?

– Не думаю, что Валерия всерьез собиралась это сделать. Зато она дала два десятка интервью, где плакалась, что готовится пасть на колени перед своими детьми, вымаливая прощение!