Тата подозревала, что Галя просто бесплодна, как огурец-пустоцвет. Вот и прячется за слова.

Короче, Тата и Галя не любили друг друга и терпели совместные застолья исключительно ради мужской дружбы. Саша и Слава дружили вплотную, им было интересно вместе. Было бы жестоко их растащить. И зачем?

Дни нанизывались один на другой. Для молодых жизнь двигалась медленно. В двадцать лет – человек молодой. Через десять лет (в тридцать) снова молодой. И в сорок молодой. Мало что меняется вокруг. А для стариков жизнь бежит стремительно. Маме Тане исполнилось семьдесят. Силы и интерес к жизни уходили. Как будто вернулась с бала и сказала: «Все!» И сняла с себя выходной наряд. Переоделась в ночную рубашку.

Мама Таня приняла решение: переписать дачу на свою дочь. Тата и так пользовалась дачей, но, получив в собственность, развернула бурную деятельность.

Чувство собственности – великое чувство. Большевики отшибали это чувство почти сто лет, проповедовали: общественное выше личного.

Как говорила Васса Железнова, «наше – это ничье. Мое!». «Мое» правит миром. Мой мужчина. Мой кошелек. Мой дом.

Тата страстно полюбила дачу – добротную, большую. Низ – кирпичный, верх – из бруса. Наверху три спальни, в дереве хорошо спать. Легче дышится.

На первом этаже Тата выровняла стены, покрасила их шведской эмульсионной краской, поменяла отопление. Развесила живопись. Получилась Швейцария, пять звезд.

Тата устремлялась на дачу каждые выходные и, входя в дом, тут же начинала отдыхать. С нее как будто стекала вся усталость, накопленная за неделю.

По вечерам зажигали камин и смотрели на огонь, как первобытные люди. Огонь завораживал. Так бы и сидели и смотрели.

Фуфа с родителями не ездил. Он уже вырос. Шестнадцать лет. С родителями ему было скучно, и он норовил приезжать среди недели с друзьями и подружками. После их посещений оставались горы немытой посуды, по которой шастали мыши-полевки. Противно, но ничего не поделаешь. Не скажешь ведь Фуфе: не будь молодым.

Тата надевала передник и приводила дом в порядок. Срабатывали гены мамы Тани. Как она могла проявить свою любовь к ребенку? Только смирением и безмолвным обслуживанием.

Фуфа видоизменился. Из беленького ребенка он превратился в темно-русого тинейджера. Круглое личико вытянулось и стало продолговатым. Нос выдвинулся вперед, но это хорошо. Тате нравились крупные носы на мужчинах. В детстве Фуфа был вылитый Саша, а теперь стал походить на мать. Но все это не имело никакого значения. Для Таты Фуфа был ее сын, неповторимый и единственный. И как бы он ни выглядел, что бы ни вытворял – все равно оставался светом в окне и смыслом жизни.

Тата обратила внимание: возле Филиппа постоянно присутствовала одноклассница Света – круглолицая, мелкоглазая.

– Почему она возле тебя топчется? – спросила Тата.

– А что? – не понял Филипп. – Тебе она не нравится?

– Жопа на спине, – неопределенно ответила Тата.

– Жопа на месте, – возразил Филипп.

Это значило: не лезь куда не просят.

По выходным приезжали Лежанские. Вместе жарили шашлыки.

Идиотка Галя все никак не могла развязаться с диссертацией. Сначала защитила кандидатскую, теперь корпела над докторской. А результат? Получать на двадцать рублей больше.