Тата ужаснулась, вошла в кухню с ребенком на руках. Мама Таня стояла с невинным лицом – верный признак того, что нашкодила и скрывала шкоду.

– Ты зачем кормила его рыбой? – прошипела Тата. – Ты хочешь, чтобы он умер?

– Я не кормила. Он сам отобрал.

Оказалось, мама Таня держала Фуфу на руках и пробовала с тарелки рыбу, а Фуфа развернул ее пальцы к своему рту и отведал. И ему очень понравилось. И бабушка положила мальчику целый кусок, и Фуфа сожрал с превеликим удовольствием. И ничего не случилось. Никто не умер. Тата поняла, что ребенка пора прикармливать чем-то существенным.

Был еще один незатейливый случай.

Филипку исполнилось два года. Он ловко ползал на коленях и на руках, как маленькая рептилия.

Мама Таня пришла навестить дочку и внука и, как всегда, стала улучшать их жизнь. Если не фаршированная рыба, то генеральная уборка. Ее любовь проявлялась в действии. Просто сидеть и умильно смотреть на красавчика-внука или делать ему «козу» – не в характере мамы Тани. Любовь проявляется в поступке. А поступок – это генеральная уборка: вымыть окна, выстирать занавески, пропылесосить ковры и диваны. Если надо, побелить потолок.

Можно было нанять уборщицу, ту же маляршу Валю. Но мама Таня никому не доверяла. Она считала, что кругом один обман и по-настоящему человек старается только для себя, для своих близких. А для чужих хочется нахалтурить и взять в два раза больше. Миром правит жадность. Поменьше сделать и побольше взять.

Тата так не считала. Она привыкла к любви окружающих, к добру, к Сашиному смеху. Саша был оптимист. Не любил зацикливаться. Он жил с удовольствием: смеялся во весь рот, ел с аппетитом. Любил поесть вкусно, но мог насытиться чем угодно – хлебом, например, заедая его луком, гречневой кашей, картошкой в мундире. Легкий был человек.

Саша любил свою греблю, любил воду, любил побеждать. Но и проигрывать тоже умел. Без этого не бывает спорта.

Однако вернемся к маме Тане. Она принялась за уборку, не учитывая хозяев в доме. Всех разогнала по углам и принялась мыть окна. По дому гуляли сквозняки. Холодно, неуютно. Как война.

Внезапно Тата ощутила непривычную тишину. Филипок, как правило, ползал под ногами, что-то требовал, орал, наполняя собой дом. А тут – тишина. Как говорят болгары, «страшната тишина». Не просто тихо, а зловеще тихо.

Тата заметалась по квартире, заглядывая во все комнаты.

Заглянула в спальню. Окно было раскрыто настежь – обе створки. К раскрытому окну подвинуто кресло вплотную к подоконнику. На кресле комом лежит одеяло, сверху подушка – вровень с подоконником. А дальше распахнутое окно – ворота в вечность. Если ребенок заберется на кресло, он просто не заметит, как выползет в открытое окно.

Тата застыла как парализованная. Надо подойти к окну и выглянуть. Возможно, Филипок уже лежит внизу на земле. Он уже выпал с девятого этажа, и внизу уже толпа народа.

Тата не могла двинуться с места. Ее родная мать создала аварийную ситуацию. Преступная халатность. Зачем была нужна эта ее генеральная уборка? И что будет с самой мамой Таней? Она не справится с трагедией и сама выкинется в окно следом за внуком… За спиной Таты была еще комната, куда она не заглядывала. Последняя комната плюс туалет и ванная.