— Найдется.

— Нацепите его на палку — получится белый флаг — и спускайтесь к русским. Вы — славянин, сумеете с ними объясниться. Скажите, что мы здесь и хотим сдаться. Спросите, что нам делать, и возвращайтесь сюда.

Словак ушел и вскоре вернулся.

— Русские сказали, чтобы все шли к ним. И уже угостили меня своей кашей. И чаем.

— Ты хорош! — шутливо-сердито сказал кто-то из солдат. — Не мог подождать товарищей.

— Русские обещали накормить и вас. А свинья, которую они палили, уже в котле. Так что не следует опаздывать.

Колебаниям не осталось места. Даже верноподданный гимназист из Шопрона более не протестовал. Его аппетит оказался сильнее его преданности императору.

Так унтер-офицер Гомбаш оказался в русском плену вместе со своими солдатами. Правда, потом, после всяких пересортировок и перемещений, он потерял их всех из виду.

…Вот уже второй год, как Гомбаш в плену. Побывал в разных лагерях, и наконец его привезли в Ломск. Сибирь оказалась не такой уж страшной. Только вот зима очень холодная, трудно привыкнуть. Хорошо бы раздобыть здешние теплые сапоги, прессованные из овечьей шерсти, какие выдают караульным солдатам, когда они заступают на пост. Русские называют эти сапоги — пимы. Их можно купить на городском рынке или, как здесь говорят, на базаре. Хорошо бы купить… Казенные ботинки и гетры, еще те, в которых воевал в Карпатах, не спасают от холода, в сильный мороз в них пробыть вне помещения можно не более пяти минут — ноги коченеют. Но купить пимы, к сожалению, не на что. Нужны русские деньги, а как их заработаешь? Если бы иметь какое-нибудь ремесло, как некоторые пленные. Но, увы…

О чем не передумаешь долгой зимней ночью, когда не спится? В такие бессонные часы, теснясь, обступают воспоминания. Меж ними кое-где проталкиваются мысли о будущем. Выдвигаются вперед, настойчиво заявляя о себе, сожаления о собственных ошибках и неудачах. Тихим шагом подходят, стараясь быть на виду, надежды… Все смешивается в часы ночных раздумий в непрерывно нарастающей толпе мыслей: малое и большое, только свое и общее, далекое и близкое, грустное и радостное…

Так и Яношу в эту январскую ночь думалось о многом, обо всем… Только что наступил новый, тысяча девятьсот семнадцатый год. Что принесет он? Пока не видно конца войне. Миллионы людей покорно идут в ее ненасытную пасть…

Август четырнадцатого. А сейчас — январь семнадцатого. Два с половиной года, как покинут родной Вашварад… С тех пор как попал в плен, близкие ничего не знают о нем, как и он о них. Говорят, через международный Красный Крест можно получить весточку. Уже давно заполнена и сдана карточка Красного Креста. Но вестей с родины все нет. Да и можно ли надеяться?

«Больше других тревожится, конечно, мама, — думал Янош. — А Эржика?.. — Встало перед глазами: их последний вечер, ночной сад, Эржика в белом платье у калитки… — Что теперь с нею? Хотя бы помнит обо мне? А может быть…»

Ревнивая мысль, пришедшая уже не впервые, на этот раз, к его удивлению, не вызвала такой боли, как прежде. Время приглушает боль. Не исключено, что мать Эржики уже устроила судьбу дочери. Известно, как та покорна ей…