Впервые об этом она расскажет спустя пятнадцать лет, и никому иному, как журналисту, который тогда займется своим следствием. Расскажет опять-таки из страха, а не по причине пробудившейся совести. За ее совесть в этом возрасте и с такой внешностью уже не давали и бутылки портвейна. Расскажет о том, как ее допрашивали в том среднеазиатском КГБ, и даже покажет номер телефона гебиста. Расскажет о том, как редактор Иванов хотел поселить ее у себя в квартире, пока его супруга находится у родителей то ли во Фрунзе, то ли в Чимкенте, и тогда журналисту окончательно станет ясно, кто следил за ним, с какой целью выпытывал у него разные факты жизни.
Пытаясь опереться хоть на что-нибудь в боязливом разговоре, шлюшка вдруг сообщит, как Иванов закрыл дверь изнутри на ключ, как пинком она швырнула этого пигмея на пол (Иванов метр с кепкой). И еще окажется, что до первого суда над журналистом ее держали под присмотром, а после первого суда ей удалось сбежать. И что после первого суда председатель суда (Октябрьский район Душанбе) позовет ее в свой кабинет, закроет дверь изнутри и выставит на стол бутылку коньяка. В этом городе еще помнили большого партийного бонзу Ульджабаева, промышлявшего себе девиц по примеру Берии на улицах.
Будь на месте журналиста кто-то социально попроще, понеизвестнее, и возни бы не было. И наркотики бы нашли, и под изнасилованием подписался бы кто надо. Сколько людей спрятали безвестно на территории великой империи. Здесь же дело обстояло не совсем складно, правдоподобие давалось с трудом большим, чем ложь. Соседи журналиста по нанимаемому им флигелю дали показания, что слышали во флигеле дикие крики о помрщи и бил он там кого-то с такой силой, что сыпалась штукатурка с наружных стен. Этот факт вошел в обвинительное заключение, красота, а не факт, да на суде выяснилось, что стены у флигеля полуметровой кирпичной кладки. Ложь не страшна для лживых, когда они между собой, а в зале первого суда был народ.
Поэтому, рассуждала следователь Матрена из Октябрьского РУВД, рассуждала, очевидно, не одна, нужны обличающие показания как бы сторонних людей, не из наемных свидетелей. Вдруг что грянет, журналист из Москвы, а тут еще зарубежное радио: "В Душанбе арестован известный журналист..." Стали уламывать молоденькую корректоршу из молодежной газеты, только на работу поступила, нет еще восемнадцати: соблазнение несовершеннолетней. А та, воробышек, ни в какую. Человек только жить начинал, а ее принялись грубо и грязно запугивать. А начинающий жить человек ни в какую. Редкие гордость, отвага, достоинство.
Журналист навсегда запомнит ее имя: Лариса. Через пятнадцать лет станет искать ее и не найдет.
Зато его товарищи по молодежной газете окажутся без чести, достоинства и отваги. Напрасно он искал их в зале суда. Потом они станут оправдываться, говорить: про тебя такие страшные вещи сообщили в прокуратуре... Нет, они не поверили тому, что говорили, они, как редко кто, знали, что это ложь, но так было им удобнее: Борису... Виктору... Борис был совестливее, в день выхода журналиста из лагеря, а если точнее - то довольно поздним вечером, вышел на его телефонный звонок, а больше податься было некуда, пригласил домой, да жена... на порог не пустила, походили по улицам, да так и расстались.