Будыльцеву дали дополнительно три года и отправили в колонию строгого режима. Шесть лет без малого на строгаче - это конец жизни. Еще через полгода Будыльцев бросился в запретную зону и был расстрелян с вышки.

Десять дней поощрительного отпуска для меткого часового - вот весь результат жизни шофера Будыльцева.

Квартирный вор Варшавский, двадцати двух лет, вородиночка, и в зоне держался тихо. Не спорил, лишних слов не говорил. Походив десяток смен на выгрузку кирпича из круговой печи, сумел аккуратно пристроить себя на непыльную работенку. Наверное, только с журналистом он был немного откровенным, рассказывал ему о своих воровских делах, о том, как в его квартире хранилась балетка-чемоданчик, доверху наполненная 50-рублевыми деньгами.

Срок Варшавский получил небольшой - полтора года. И когда прошло более половины срока, журналист поинтересовался, почему бы ему, Варшавскому, не подать на условно-досрочное освобождение. Незачем, ответил Варшавский. И объяснил, что лучше тихо-спокойно дождаться конца срока, чтобы выйти подчистую, а не с условнодосрочным освобождением, поскольку: 1) в этом случае за ним будут присматривать, 2) если заловят раньше окончания условного срока, добавят срезанное к новому сроку, 3) если заловят и позже, все равно в приговор это досрочное освобождение войдет как отягчающее обстоятельство. Варшавскому было двадцать два года. Он готовился к воровской жизни профессионально.

Барак усиленного режима - БУР, штрафной изолятор - ШИЗО - в разных лагерях это заведение и называли поразному. Летом на Памире это ад, зимой тоже ад. Низкое кирпичное строение, коридор без окон. Клетки-камеры по два квадратных метра, с дверями, выходящими в коридор. Клетки-норы, со стенами, в которых зацементированы мелкие обломки щебня, наждак, не прислониться. Надолбы посреди пола, чтобы кинутый сюда не мог ни присесть, ни лечь.

Трое на такое пространство - это уже конец света, десять - кошмар, который выдержать невозможно. Летняя сушь на улице плюс сорок не оставляла кислорода для камер внутри БУРа. Наверное, здесь было 70 или 80. Кто имел связи с охраной, мог протянуть и 5, и 10 суток. Тонкий нарезок хлеба, сквозь который видно пламя никогда не гаснущей лампы под потолком, кружка воды на сутки.

Зэки, никогда не читавшие мемуаров знаменитых каторжан, мгновенно съедали прозрачный кусок тюремного хлеба и жили ожиданием следующего утра с вожделенным погромыхиванием кормушек. Журналист читал мемуары знаменитых каторжан, борцов против антинародного царского самодержавия, выживших в условиях полного отсутствия сливочного масла и черной икры. Как только голод становился особенно требовательным, он отламывал крохотные кусочки от утренней пайки; Пластинку хлеба удавалось растянуть на 10-15 часов. Потом приходило тяжелое, стонущее забытье.

Иногда в камеру попадали сигареты и спички. Это было нарушение, за него могли продлить срок в БУРе. Сигареты удавалось пронести новичкам, или кто-то из надзирателей подкармливал лагерного авторитета. Опытный зэк показал Максимову, как из одной спички делать четыре и как воспламенить четвертушку о подошву ботинка либо о ткань спецовки. И через годы он почти не утратит это искусство и будет поражать наивных людей, которые еще там не были, способностью зажигать спичку не имея коробка.