— Я не могу дальше! Не хочу! — со слезами в глазах закричала Татьяна. — Не хочу! Не хочу! — Она вскочила, кинулась к двери, с силой толкнула. Дверь была заперта. — Откройте, пожалуйста! Немедленно откройте! Я не хочу больше! Вы мне отвратительны своими допросами, слышите?!

— Жаль… — совсем другим тоном, грустно и устало, произнес Андрей Степанович. — Я думал, вы мужественная женщина.

Татьяна не отвечала, обессиленно прислонившись плечом к двери. Из другой двери почти бесшумно вышел Виктор, подошел к матери, вдруг обнял ее, погладил по волосам, поцеловал в щеку и повернулся к доктору:

— Откройте сейчас же, ну! — И глаза сузились, и сами сжались кулаки.

Андрей Степанович некоторое время молча смотрел на них.

— Если у человека хватит мужества взглянуть правде в глаза, значит, у него хватит сил переменить свою жизнь, — негромко сказал он. — Это и к тебе относится, Виктор.

— Принял к сведению, — ответил Виктор. — Открывайте.

— Что же, на сегодня, я думаю, хватит…

— Уж куда больше, — перебил его Виктор.

— Перебивать старших не надо, — остановил его Андрей Степанович. — Тем более, что ты находишься на сеансе психотерапии. Если хватит сил и мужества, если не передумаете, жду вас в пятницу в это же время. Прошу не опаздывать. В пятницу будем говорить с тобой, Виктор. — С этими словами он открыл дверь, пропустил вперед Виктора и Татьяну, пошел следом, заперев дверь.

Тот же коридор, неряшливо одетые больные в затрепанных расстегнутых халатах, под которыми видны кальсоны и белые рубахи. Один из них, худой и взлохмаченный, метнулся к врачу, судорожно схватил его за рукав халата:

— Андрей Степанович, почему мне сегодня лекарство не дали?

— Как не дали, Сева? Не может быть.

— Утром не дали и после обеда. Желтенькие и красненькие таблетки дали, а синенькие нет.

В глазах больного было столько неподдельной тревоги, совсем детской, несмотря на возраст, что невольно становилось страшновато. Андрей Степанович по-отечески погладил его по всклокоченной голове, сказал:

— Сева, я сейчас вернусь, и мы все выясним. А вот почему ты не умывался сегодня? Не причесывался? Некрасиво выглядишь, дружище.

— Я очень расстроился, что мне не дали лекарство, и забыл. Я сейчас обязательно умоюсь, Андрей Степанович. Спасибо большое, что напомнили.

Татьяна не шла по коридору, а почти бежала.

Потом они долго ехали в машине и молчали. Татьяна то и дело шмыгала носом, вздыхала. Слезы проделали в румянах темные борозды, размыли тушь вокруг глаз.

— Ладно, не расстраивайся, — сказал Виктор. — Наплюй на него.

— Ох, Витя, Витя, — горестно вздохнула мать. — Мне страшно… Он сказал много правды.

— А то ты эту правду и без него не знала, — усмехнулся Виктор.

Опять долго молчали. Потом Татьяна спросила;

— Мы пойдем в пятницу, Витя?

— Куда?

— Ну, к этому… Андрею Степановичу?

— Тебе, я вижу, еще хочется мазохизмом заниматься? Не надоело?

— Так надо, Витя… Неужели мы струсим?

— Ну да, теперь он из меня жилы тянуть будет, хороший кайф!

— Витенька…

— Да в гробу я его видел! Любитель в чужом грязном белье копаться! Садист какой-то! Не-ет, пусть других дурачков ищет! Я же слышал все в той комнате! Морду ему набить надо, и все дела!