Я медленно выдохнула, а потом сжала ее руку.

— Присматривайте. На самом деле мне не кому…а работать нужно.

— Я буду приходить во сколько скажете и уходить и…

— Оставайтесь. Здесь две комнаты. Места всем хватит.

Регина вдруг схватила меня за запястье и прижала мою руку к своим губам.

— Вы святая женщина…святая. Таких не бывает. Вы даже не представляете, что сейчас сделали для меня. Вы вернули меня к жизни.

Моя жизнь вливалась в русло постепенно, но очень уверено, когда живешь ради кого-то. Я посвятила всю себя Маше. Я даже начала смеяться и чувствовать себя живым человеком. И не вспоминать о той части себя которая так и осталась омертвевшей. Я даже научилась почти не плакать о нем. Справляться с приступами острой тоски. То услышав нашу музыку, то пройдя по улице где вместе бывали когда-то. Вначале захлестывало, а потом отпускало. И я ждала, когда это пройдет.

Но пока не слышу, не вижу так легче. Словно выстраивать между нами стену через которую ему не перебраться и тут же смеяться над собой, истерически хохотать. Он не переберется? Да надо будет из-под земли достанет. Только я хотела, чтоб он меня забыл. Просто оставил в покое…какая-то часть меня мечтала об этом, а какая-то захлебывалась в агонии от мысли что так и будет. И ненавижела себя за то, что все равно думаю о нем, за то что все чаще возвращаюсь в прошлое, где девочка в белых носочках влюбилась в мальчика из совершенно другого мира и поверила в свое счастье…самое страшное, что эта девочка все еще жива внутри меня и что она точно знает. Что больше никогда и ни с кем не будет так счастлива. Даже если это счастье принесло столько невыносимых страданий…

Я устроилась работать в частную стоматологическую клинику и в магазин одежды. Конечно же на уборку. Но платить обещали хорошо. И там, и там. Первое время уставала как собака, приходила и валилась с ног. Не знаю, если бы не Регина я бы, наверное, сошла с ума и не смогла заботиться о Маше. Но эта женщина была каким-то даром небес. Ничего подобного я не замечала в ней раньше, в доме Егора. Она там, словно, играла какую-то роль. А здесь и успевала убрать, и с Машей погулять и обед сварить. Через какое-то время я уже не представляла, как жила без нее раньше. Она еще умудрялась мне денег занимать и конечно же не брать, когда я возвращала.

— Когда я жила у Егора Александровича Машу возили в какую-то клинику…Я так понимаю там ничего не вышло?

— Тогда я не знала, что Маша не моя биологическая дочь, а для назначения лечения нужны были генетические проверки. Я понятия не имела где искать ее родственников. Да и денег таких у меня нет…А Егор Александрович не ее отец и оплачивать нам лечение не обязан, да и я б не взяла.

— Я понимаю….

— А если бы все же он помог вам с лечением и…

— Нет. Я не хочу. Я попробую обратиться в фонды, собрать что-то сама.

— Но ведь это здоровье Маши, Анечка, тут можно гордость немного убрать.

— Я опаздываю на работу. Мы еще поговорим об этом, хорошо? Вы помните у Маши сегодня рисование.

— Да, конечно помню. А вы допоздна там не убирайте, ведра старайтесь ногой двигать не то спину надорвете.