Он говорил так горячо с таким искренним запалом, а я не верила, что мы вот так сидим рядом и Егор…этот циничный, холодный м властный человек сейчас рассказывает мне о лечении моей дочери. Рассказывает так, словно для него это действительно важно.

— Я … я все уже оформил, Нют…я билеты купил и загранпаспорта вам сделал.

— Останови машину.

— Ей нужна эта операция как ты не понимаешь? Какая разница что это я. Пусть ты меня ненавидишь, пусть никогда не простишь, но при чем тут она?

— И что я должна буду дать тебе взамен? Отрезать себе руку, выколоть глаз или опять раздвигать ноги молча и покорно.

И он действительно остановил машину. Ударил кулаками по рулю. Несколько секунд мы молчали.

— Мне ничего от тебя не нужно. Я хочу, чтоб Маша жила полноценной жизнью.

— Какое тебе до нее дело. Она не твоя дочь. Мы тебе не родные.

Резко вскинул голову и посмотрел на меня глазами полными яростного отчаяния.

— Я возвращаю долги….

— Думаешь можешь расплатиться?

— Нет, думаю, что просто могу помочь.

— Мне не нужна твоя помощь. Я прекрасно справляюсь без тебя.

— Научилась больно бить, маленькая? Наслаждаешься? Бей…Только ребенок здесь не при чем. Это только наша война, а у нее пусть будет право на счастье.

Он протянул мне папку и конверт.

— Здесь приглашение, все документы и билеты.

Я долго смотрела ему в глаза, а потом тихо сказала:

— Только обещай, что ты с нами не полетишь и преследовать нас не будешь. Обещай, что мне не придется до конца дней расплачиваться за твою милость. Ни мне, ни МОЕЙ дочери.

Он бросил папку мне на колени и открыл дверь с моей стороны.

— Счастливой дороги, Аня. С вами поедет другой человек, он будет вас везде сопровождать. Передай Маше…

И показал жестами «я соскучился». Джип сорвался с места, а я так и стояла под навесом подъезда с бумагами в руках, а по щекам слезы покатились. Едва увижу его так и выворачивает душу, так и хочется взвыть от тоски заорать, забиться в истерике. Закричать вслед машине, чтобы вернулся…Ничего…ведь когда-нибудь станет легче. Наступит тот день, когда я смогу его разлюбить.

Это была страшная ночь. Ночь после операции Маши. Этот липкий и совершенно неконтролируемый страх потерять. Да, вот так просто потерять своего ребенка ведь риски есть всегда и меня поймет любая мать, которая отдавала свое дитя в операционную, прощалась, целовала, успокаивала, а у самой где-то там внутри дикий панический, первобытный ужас — а вдруг что-то пойдет не так? А вдруг не надо было соглашаться, не надо было рисковать.

И часы ожидания в коридоре…долгие, бесконечные, монотонно-липкие. И страшно одной. Даже поговорить не с кем. Бывали моменты, когда позвонить ему хотела, просто набрать номер и услышать, как он раньше мне говорил: «Все будет хорошо, маленькая, вот увидишь. Не бойся я ведь с тобой». Но сейчас это было бы не в тему…я прогнала его и вряд ли он будет пытаться еще раз. Егор гордый, после всего что я наговорила пути обратно точно нет и это хорошо. Этого я и хотела.

Пришла медсестра принесла мне чашку чая и какие-то сладости, присыпанные орехами.

— Есть газеты и журналы на русском языке хотите принесу?