Эльси зажмурилась, прижавшись головой к плечу Ханса и вдыхая знакомый запах.

— Я очень хотел бы съездить домой… Война кончилась, а я ничего не знаю… как там мои… — Он погладил ее по голове. — На несколько дней, не больше. Не беспокойся, я от тебя не сбегу. — Он поцеловал ее в макушку.

— Попробуй только! — засмеялась Эльси. — Найду на краю света.

— Ты-то? Уж кто-кто, а ты найдешь. — Он тоже засмеялся, обнял ее еще крепче.

Вдруг улыбка исчезла с его лица.

— Мне надо кое-что сделать. Теперь, когда я вновь могу поехать в Норвегию…

— Это звучит серьезно. — Она подняла голову и тревожно посмотрела на него. — Ты боишься, что с твоими родственниками что-то случилось?

Он ответил не сразу.

— Я не знаю… Мы же не виделись бог знает сколько времени. Но я поеду не раньше чем через неделю… Я уже сказал, мне надо кое-что сделать. А потом уеду и вернусь — ты даже чихнуть не успеешь.

— Другой разговор, — успокоилась Эльси. — Я не смогу без тебя жить.

— А никто и не заставляет. — Он опять улыбнулся. — Никто и не заставляет.

И Ханс притянул ее к себе, отодвинув газету с огромным кричащим словом: «МИР!»

Странно. Всего на прошлой неделе ему впервые пришла в голову мысль, что отец тоже смертен — и вот тебе: на пороге стоят двое полицейских. Отец мертв.

Челля удивило, насколько потрясло его это известие. Сердце екнуло, ему вдруг представилась картина… Даже не картина, а ощущение — его маленькая рука в большой теплой отцовской, а потом эти руки медленно, как в рапиде, удаляются друг от друга. В эту секунду он осознал, что все эти годы, когда он яростно, всей душой ненавидел отца, где-то рядом, в тени ненависти, пряталось еще одно чувство. Надежда. Только надежда могла существовать рядом с ненавистью — и уцелеть. Любовь умерла давным-давно, а надежда все эти годы пряталась в каком-то уголке сердца, скрытая от всех. От него самого в том числе.

И сейчас, закрыв дверь за полицией, Челль почти физически почувствовал, как надежда эта покидает свой тайник, растет и распирает его изнутри с такой силой, что у него потемнело в глазах и закружилась голова. Оказывается, тот маленький мальчик в его душе все еще тосковал по отцу. Оказывается, он все еще надеялся, что в один прекрасный день падут все стены, которыми они десятилетиями отгораживались друг от друга, или они как-то смогут их обойти. Челль с силой выдохнул, и с этим выдохом надежда его покинула — необратимо, навсегда. Стены будут стоять вечно, и никакого пути к сближению нет.

Все выходные он пытался заставить себя примириться с фактом. Отца больше нет в живых. К тому же он покончил с собой. И хотя Челль всегда подсознательно понимал, что подобный конец вовсе не исключен и даже закономерен для такой жизни, какой жил отец, посвященной разрушению и ненависти… Да, он прекрасно все понимал, но примириться с этим было трудно.

В воскресенье он поехал к Карине и Перу. Позвонил им еще в четверг, рассказал, что случилось, но целых два дня не мог заставить себя сдвинуться с места. Он перешагнул порог — и удивился. Что-то изменилось в доме, что именно, он даже не сразу определил. И только через несколько мгновений ему пришло в голову: