Кальяри она не любила за то, что тот никогда не разговаривал с ней про кавалера, не называл его «ваш дядюшка». Видно, знал старый мерзавец, что Агнес рыцарю никакая не племянница. А вот обходительный и утонченный Ренальди всегда упоминал рыцаря не иначе, как ее дядю. И поэтому она была рада ему, а не противному старикану.

— Зови, — сказала Агнес, вставая и идя к двери.

Ее никто этому не учил, но она знала, что важных гостей нужно встречать на пороге дома, а не сидя за столом.

— Ах, как вы похорошели, юная госпожа, — банкир снял берет и кланялся ей.

От него пахло духами, а пышным кружевам, что торчали из ворота расшитого колета, позавидовали бы все модницы Ланна. Явно кружева были не местные, как и приталенная шуба, обшитая синим атласом.

— Рада вас видеть, господин Ренальди, в добром здравии, как ваша жена, как дети, не хворают ли? — Агнес протянула ему руку.

— Слава Богу, слава Богу, — говорил банкир, беря ее руку своею рукой, что была затянута в дорогую перчатку из тончайшей черной замши. Он целовал ее руку. — Все мои домочадцы здоровы. Надеюсь, и вы во здравии.

— Я тоже здорова, — отвечала Агнес. — Прошу вас к столу. Велите подать вам завтрак?

— Нет-нет, — отвечал банкир, присаживаясь, — только глоток вина.

Зельда кинулась исполнять его волю, не дожидаясь приказа госпожи. Ута стояла в дверях, прячась за косяком и стараясь услышать господский разговор.

Агнес уселась на свое место, и вся была во внимании.

— Рад был слышать, что дядюшка ваш опять прославился, опять по всем честным землям славят победу его, — начал Ренальди.

— Дядюшка мой в стремлениях своих непреклонен и неутомим, и в вере своей тверд, посему Господь ведет его, — с гордостью за «свою» фамилию говорила Агнес.

— Истинно так, истинно так, — кивал банкир, снимая перчатку и беря принесенное ему вино. — Мы знаем о силе веры вашего дядюшки, люди со слабой верой из тех проклятых мест, откуда он возвращался с победами, вовсе не возвращаются.

Девушка согласно кивала.

— Мы, дом Кальяри и Ренальди, — продолжал банкир, — хотим выразить свою благодарность рыцарю за подвиги его и за славу, что он несет оружием своим Матери Церкви, и в благодарность за это сделать для фамилии его посильный приз.

Агнес любила призы и очень хотела знать, что за приз для «ее» фамилии учредили банкиры. Но на лице ее и намека на любопытство не было. Только вежливая улыбка.

— Мы решили не взымать плату за аренду дома за следующий месяц, — сказал Ренальди.

«Всего-то? Пять талеров? — подумала Агнес. — Впрочем, и то хорошо, денег-то у меня совсем немного осталось, но могли бы и на пару месяцев освободить от уплаты».

Но лицо ее не выразило ни единого чувства, все так же было спокойно. И она сказала ему:

— Хоть дядюшка и не оставляет меня вниманием своим, хоть и нет для меня в том нужды, но приз ваш я принимаю с радостью. Спасибо вам, господин Ренальди.

Тут банкир полез к себе в шубу и достал красивую бархатную тряпицу, красный бархат он положил на стол, рядом с тарелкой Агнес.

— Это вам лично, юная госпожа, — сказал он с улыбкой.

Агнес очень хотелось знать, что там, аж ладошки зачесались, но вида она опять не подавала, не к лицу ей, девице из славной фамилии, волноваться и суетиться, тряпицу она не тронула и пальцем, а спросила: