Она опасалась приближения праздников. У нее всегда были проблемы в это время. Стоило миновать середину декабря, как для нее начинался обратный отсчет, с этого момента ее квартира превращалась в нечто вроде неумолимой кессонной камеры, где с каждым днем количество жильцов становилось все больше и давление беспрестанно росло вплоть до кануна Рождества, а потом Нового года… Одна только мысль об этом сводила ее с ума. Но этот год был хуже, чем все остальные, во время этих праздников ей придется сделать выбор: либо опустить руки, либо затеять войну со своим компаньоном. Она плохо представляла себе, как организует контратаку, продолжая при этом заниматься своей семьей в течение этих двух недель. Когда придется одновременно готовить рождественский и новогодний сочельники, покупать всем подарки, организовывать праздничные трапезы и поездки. Начиная с той, которую им предстоит совершить к ее родителям в Бретань, зная, что перед этим в Париж на восемь дней нагрянут родители Ричарда – каждый год в конце декабря они покидают Филадельфию, чтобы провести Рождество с внуками, и так будет, пока сестра Ричарда Кэтлин тоже не решится стать матерью. Но пока у нее нет ребенка, их родители проделывают шесть тысяч километров, чтобы отпраздновать Рождество во Франции, в обстановке Happy Christmas, окруженные подарками, гирляндами, под елкой, за доброй трапезой. Это время Аврора все больше и больше воспринимала как жертвоприношение, а в нынешнем году будет еще хуже. Если она решится контратаковать Фабиана с Кобзамом, ей придется одновременно принимать довольный вид, быть любезной, обеспечить всем праздники, и при этом постараться мобилизовать всех заинтересованных лиц, проинформировать адвокатов и изобличить преступный сговор своего компаньона и дистрибьютора. Которые нарочно выбрали 20 декабря, чтобы открыть карты, они прекрасно знали, что ей будет очень трудно вывернуться за эти две недели, когда встанут все дела. Но главное, она не хотела валить все в одну кучу и особенно впутывать в это Ричарда, тем более что его родители будут здесь с субботы. Если она попросит у Ричарда помощи, Ричард воспользуется этим, чтобы проявить снисходительность, щегольнет тем, что воспользовался своими связями ради спасения лавочки своей жены и в глазах у всех будет победителем. Однако если он напустит на Фабиана с Кобзамом свору своих адвокатов из конторы «Латман и Клири», те наверняка их прихватят за мошенническое увеличение пассива, использование фальшивок, растрату денежных средств с использованием своего положения и злонамеренное банкротство… Без Ричарда она не сможет ничего сделать, у нее самой никогда не хватит сил на достаточно сильный удар, она не сможет даже нанять себе адвоката накануне Рождества – тот наверняка назначит ей встречу на начало января, а это будет уже слишком поздно. Что останется от ее бренда после всего этого, она понятия не имела.

Аврора провела рукой по этой воде, наполнявшей ванну, дети могли бы искупаться и сами, но она хотела, чтобы они сделали это сейчас. Вода была приятная, пенная, обволакивающая, ароматизированная ветивером. Ей было странно обонять саму себя, чувствовать запах собственного тела, она вспомнила, как Людовик всякий раз утыкался лицом в ее шею, чтобы понюхать, вдохнуть, втянуть в себя аромат ветивера прямо с ее кожи, и отныне всякий раз, когда она ощущала собственный запах, у нее возникало ощущение, будто он рядом и снова по-звериному обнюхивает ее, стискивает в своих объятиях. Она выключила воду и встала, чтобы бросить взгляд поверх маленькой занавески. Чтобы выглянуть наружу, ей пришлось прижаться носом к оконному стеклу и вперить взгляд в темный двор, приложив ладони по обе стороны лица. Людовик сейчас наверняка дома, по ту сторону этих ветвей. Было так приятно знать, что он прямо там, и в то же время это совершенно сводило ее с ума. Листьев больше не было, только ветви и веточки. Его окна были напротив, но темные, либо он еще не вернулся или уже задернул шторы. Этот мужчина, когда не был подле нее, исчезал совершенно начисто – никаких посланий, ни эсэмэсок, ни звонков, ни писем по электронной, ничего, никакого средства связаться с ним. Она почти ничего не знала о нем, по его словам, вечером он смотрел телевизор, перескакивая с канала на канал, иногда шел выпить стаканчик с сослуживцами, ему нравилось ложиться рано. Хотя в Париже странно ложиться рано. Он вставал в шесть часов, отправлялся на пробежку или принимался за работу пораньше, чтобы застать людей, пока те еще не ушли из дома. Аврора сердилась на себя за то, что задавала ему так мало вопросов о нем, и в итоге они говорили только о ней, о ее жизни, о ее проблемах, по большому счету, она почти ничего о нем не знала. Быть может, это его устраивало, или он вообще не имел желания говорить о своем прошлом, или же был альтруистом, то есть человеком, по сути своей обращенным к другим. Но можно ли быть обращенным к другим, ничего не ожидая взамен?